Антиподы

В этом матче сойдутся антиподы. Иначе просто не бывает. Никогда не было, чтобы звание чемпиона мира по шахматам разыгрывали личности, похожие одна на другую. Нет. Два мира – два кефира.

А ведь они ровесники. Им по 31, Топалов родился в марте, Крамник – в июне. Миллион лет знакомы друг с другом; впервые встретились аж на чемпионате мира среди мальчиков не старше 14 лет. Как заметил заслуженный тренер СССР Борис Постовский (в ту пору – тренер юношеской сборной страны), «чего-то там они не доиграли». Теперь доиграют...

Оба скрытны. Мы ничего не знаем о личной жизни одного, и ничего интересного – о личной жизни другого. Оба предпочитают не распространяться на эту тему, оба на пресс-конференциях обходятся самыми общими фразами. Но тут-то и начинаются различия. Ибо там, где Крамник, что твой английский лорд, в ответ на каверзный вопрос говорит: «Сегодня чудесная погода, не правда ли?», Топалов скажет: «Я здесь, чтобы показать свой лучший теннис. Я не разочарую своих болельщиков. Я приложу все усилия, чтобы победить. Я благодарю своих спонсоров, своего менеджера и всех, кто в меня верит» и так далее. Выложит всю таблицу умножения, все вариации на тему «дважды два – четыре, дважды два – четыре, это всем известно в целом мире».

Они скрытны – но каждый по-своему.

Крамник – аристократ. Чуть было не написал «аристократ духа», но нет, в таком эпитете Владимир Борисович вряд ли нуждается. Скорее – «аристократ тела». Он выглядит как аристократ, он ходит как аристократ. Он говорит как аристократ и смеется как аристократ. На нем очки аристократа и башмаки аристократа. В качестве аксессуара ему вполне подходят шахматная доска с фигурами, но полагаю, собственный замок с тяжелым дубовым столом, камином в просторной зале и сворой гончих псов ему подошел бы не меньше. Кто знает, может, и обзавелся уже. Владимир Крамник человек не бедный.

Он превосходного роста – высок, но не долговяз. У него великолепные пальцы, из-за чего даже самый заурядный ход в его исполнении кажется ходом артиста. Он тонок, строен, но линия его тела не кажется ломкой. Его пластика естественна. Внешне Крамник производит очень выгодное впечатление. Что у него на душе – никто не знает. Туда не пробиться. Он может согласиться на интервью (которое потом непременно затребует себе на визу – так поступают многие элитные шахматисты, но далеко не все) и даже будет откровенен – так, во всяком случае, может показаться. Однако потом, при чтении, окажется, что он вновь не сказал ничего. «Хорошая погода, не правда ли?»

За доской Крамник – классик, продолжатель линии Капабланки, затем Карпова. Его лучшие партии – тончайшие позиционные шедевры. Некоторое время назад он решился на эксперимент, начал, как говорят шахматисты, «подавать с обеих рук», то есть идти не только на тонкую позиционную, но и на острокомбинационную борьбу. Из этой затеи мало что вышло, по крайней мере, пока. Результаты ухудшились, пошли поражения белым цветом, чего с «прежним» Крамником отродясь не случалось. И он решил эксперимент прекратить. Скажем мягче – прервать. На Олимпиаде, где Владимир возглавлял российскую команду, все увидели прежнего Крамника. Тончайшего аса, мастера обыгрывать сильнейших гроссмейстеров мира, что называется, «на носовом платке», да так, что те ничего не успевали понять. Вроде ходят туда-сюда, потом оп! – и надо сдаваться. Ни комбинаций, ни жертв – ничего такого эффектного. Всё тихо-тихо. И снова: «Хорошая погода, не правда ли?»

Там, где Крамник аристократичен, там Топалов банален до одури. Банален до такой степени, что хочется воскликнуть: «Да не может же этого быть!» Может.

Я не случайно оговорился про «теннис» несколькими абзацами выше. И не оговорка это была – просто меня действительно удивила схожесть языковой манеры Топалова с манерой высказывания наших лучших молодых теннисистов. Кого из них ни посади перед камерой – одно и тоже: «Я хочу показать свой лучший теннис». Юноша, девушка – неважно, все равно «я хочу показать свой лучший теннис». Кажется, посади существо среднего рода – и оно тоже скажет, что приехало показать свой лучший теннис.

Да и сама эта фраза – не очень-то она органична для русского языка. Скорее всего, это какая-то калька. С английского, да? И совершенно ясно, что стоит за этой и подобными фразами.

Не сказать ничего лишнего. Не сболтнуть. Не раскрыться. Не выдать секретов. Всех поблагодарить. С нажимом поблагодарить личного менеджера (он у Топалова действительно превосходный – Сильвио Данаилов). Вне доски Топалов настолько обыкновенен (или стремится казаться таковым), что о нем и писать-то нечего. Но эта, безусловно, кажущаяся обыкновенность мгновенно куда-то исчезает, едва Топалов садится за доску. Начиная с этого момента, мы наблюдаем либо игру гения, либо что-то такое, о чем отвратительно думать и на что нельзя намекать, не имея железных доказательств.

Как шахматист №1, Веселин Топалов, можно сказать, вынырнул почти ниоткуда. Он давно был в обойме топ-игроков, но никогда не был на самом верху. Все изменилось как по мановению волшебной палочки. Топалов начал выигрывать турниры, в которых принимали участие все сильнейшие. Но главное – как он это делал!

Шахматный мир готов был в него влюбиться. «Упасть в его объятья». Не как в человека – в игрока. Топалов вернул шахматам остроту, вернул комбинацию. Вернул блеф, вернул борьбу, и что еще более важно – желание бороться!

Я уже говорил, что король в шахматах помимо прочего еще и законодатель мод. Во время недолгого царствования Владимира Крамника (начиная с 2000 года, когда он обыграл в матче Каспарова, и заканчивая тем временем, когда он по болезни выпал из серьезных турнирных шахмат) вернулась мода, которая на внутреннем шахматном сленге обозначается так: «плюс два, плюс три».

Что это значит. Допустим, шахматист отыграл турнир из десяти партий. Пять выиграл, три проиграл, две ничьи. Тем, кто «в теме», с кем он может говорить на одном языке, он никогда не скажет: «Я выиграл столько-то, сыграл вничью столько-то и проиграл столько-то». Он скажет: «Я набрал плюс два». То есть выиграл на две партии больше, чем проиграл, ничьи не в счет.

Так вот. Время царствования Крамника – это время, когда для дележа первого места достаточно было набрать пресловутые «+2», то есть выиграть на две больше, чем проиграть. Обыкновенно Крамник не проигрывал ни одной! Но и выигрывал всего две. Если первое место он или другой гроссмейстер завоевывал единолично, для достижения цели хватало «+3», то есть трех побед без поражений или четырех побед и одного поражения.

«Плюс два», тем более «плюс три» – хороший результат. Качественный, достойный. Но не выдающийся. Не царское это дело. Он корректный, но он без размаха. Без загула. И все время царствования Крамника – оно таким и было. Корректным, среднеевропейским. Трезвым. Чистеньким. Опрятным.

Топалов начал выигрывать турниры с результатом «плюс пять»! «Плюс шесть!» «Плюс семь» – не помню, был ли такой, но не удивлюсь, если окажется, что был. Так давно никто не выигрывал, со времен молодого, хмельного от своих побед, безудержного Каспарова. И Топалова начали сравнивать с Каспаровым. Тем более, что и стиль у них вроде бы совпадал.

Это сравнение неуместно. Оно хромает на обе ноги.

Каспаров, тем более не «вообще» Каспаров, а Каспаров второй половины 80-х – начала 90-х обыгрывал своих соперников не просто так. Он обыгрывал их потому, что гораздо больше знал. Знал о самой игре, знал ее тайны! Зачастую даже сильные гроссмейстеры, встречаясь с Каспаровым, не могли толком выйти из дебюта, то есть проигрывали уже в течение первых 15-20 ходов. Он переламывал их, он давил их, как томаты на кетчуп!

Домашняя лаборатория под маркой «Каспаров» работала бесперебойно и выдавала на-гора одну новинку за другой. Каспаров был великий шахматист-практик, и все же прежде всего он был выдающийся шахматист-исследователь. Принципиально в ином ключе одерживает свои победы Веселин Топалов.

Разве он больше других титулованных своих коллег знает о шахматах? Нет. Глубже проник в суть шахматного искусства, превзошел в этом своих коллег? Нет и еще раз нет. Конечно, у него тоже есть свои новинки, свои домашние разработки, и все же самое большое впечатление оставляют те победы Топалова, где у него поначалу... как бы ничего и не клеится! Проходит десять первых ходов, пятнадцать, двадцать – позиция равна или у Топалова даже похуже. Но вот вместо того, чтобы разменами разрядить обстановку и умолить соперника на ничью, он закручивает ситуацию до предела, ставит своему сопернику проблемы, одну за другой. Для того, кто сидит напротив, позиция уже не выглядит такой безопасной, как была еще пару ходов назад. Что делать? Если бы это была игра с Крамником, можно было на крайний случай предложить ничью. Но с Топаловым такая тактика не пройдет. Топалову бессмысленно предлагать ничью, он все равно ее отклонит!

Борьба продолжается. Она давно уже стала опасной для обоих соперников. Как говорят шахматисты, борьба идет «на три результата». То есть никто не может чувствовать себя в безопасности, никто не может играть «на два результата» – победу или ничью; нет, опасность поражения витает над обоими!

Первый контроль пройден. Фигур на доске стало чуть меньше, но напряжение не спадает. Зато заканчиваются силы, ведь позади – часы отчаянной, полнокровной борьбы. А по Топалову не видно, что он устал, кажется, что перед тобой робот, который готов бороться дальше, бороться, бороться! Еще час прошел. Выдающийся гроссмейстер, что играет с Топаловым, теряет остатки сил. Проще говоря, он уже мало что соображает. Грубая ошибка становится почти неминуемой. И она не заставит себя ждать. Победа! Обессиленный соперник с трудом встает из-за стола. А Топалов всем своим видом показывает, что готов биться еще хоть сто часов кряду. В таком настроении он идет на пресс-конференцию и... снова превращается в обычного до банальности человека. «Я хочу поблагодарить своего менеджера и своих спонсоров. Я здесь, чтобы показать свой лучши... то есть, свою лучшую игру». И так далее.