«…Что пройдет, то будет мило»

Читаешь порой высказывания известных футболистов прошлого – и поражаешься: до чего ж они безжалостны к тем, кто пришел им на смену. И техника у молодых не та, и физическая подготовка недостаточна. И игре не отдаются, как должно.

Начинаешь вспоминать: а как выступал сам футболист имярек, ветеран наш заслуженный? Да, отменно играл. Но ведь не безупречно. И режим порой нарушал, и верные мячи не забивал. Так откуда такая критичность к последующим поколениям? Несомненно, наш футбол – не из лучших, играют нынешние зачастую не слишком вразумительно.

Да и как отличиться на ниве журналистики, если не убойной, яркой критикой? Похвалами-то выделиться трудно. Но отчего тогда так разительно отличаются от оценок игроков мнения тренеров-ветеранов? Почему последние и осторожнее, и добрее, и терпимее к промахам теперешнего поколения футболистов?

Уверен, природа гиперкритичности наших ветеранов – не в поголовной их предвзятости и не в желании прославиться хлестким комментарием. Скорее следует поговорить о загадках нашей памяти. Она со временем профильтровывает факты и воспоминания так, что остается в итоге в основном хорошее. Как я побеждал, забивал, попадал, отбирал, преодолевал. А неудачи, поражения, промахи, ошибки – забываются. Психологический смысл такой фильтрации прост: подсознание не хочет, чтобы человек, его эго ощущали себя дефектными, неуспешными. Если у человека доминируют негативные реминисценции о себе и своем прошлом – неизбежно развивается депрессия, фрустрация, то есть разрушение личности на основе постоянных претензий к себе. Поэтому прав великий поэт (см. заголовок): прошедшее греет наше самолюбие. Таков один из основных защитных механизмов психики.

Выныривая в реальность из сладких воспоминаний, ощущаешь себя словно под осенним дождем после уютной квартиры. Действительность по контрасту представляется безобразной, тусклой и неопрятной. И снова хочется в тепло. Отсюда не только уничижительная критика века нынешнего, но и ветеранские байки о том, что «я был в молодости почище Яшина, забивал красивее Боброва, был способнее Стрельцова...». Обильно приправляемые подкорректированными памятью примерами, на которые налагаются реальные воспоминания о молодости, когда был статен и силен. Несть числа таким мемуарам, читать которые ужасно интересно, а порой и забавно.

У тренеров воспоминания о футболе преобразуются в профессиональный опыт. А опыт, как сказал тот же поэт, «сын ошибок трудных». Оттого-то и век тренерский труден и грустен, так горек их хлеб, что вынуждены они постоянно анализировать, искать проблемы. Потому куда труднее наставнику, тем более действующему, чем игроку-ветерану, абстрагироваться от сделанных промахов – мигом деквалифицируешься. Тренер постоянно сталкивается с ошибками и вырабатывает у себя другой защитный механизм: толерантное к ним отношение. Как к чему-то обычному и неизбежному, всем свойственному – и оттого вполне, до определенной черты, приемлемому и извинительному. Как писал в своих мемуарах великий игрок и отличный тренер Валентин Козьмич Иванов: «Потребовалось время, чтоб понять, что другие – это не я,  и к ним надобно подходить с индивидуальной меркой».

Понимая, что живешь в мире ошибок, становишься куда к ним терпимее.