Федор Погорелов: Мечтал бы работать в паре с Геннадием Орловым

Даже те, кто знает Федора Погорелова, удивляются и не могут понять, откуда у него находится время все успевать. Эфиры на «Матч ТВ» и живые репортажи на публику (очередной такой репортаж — сегодня), путешествия с «Зенитом» на выездные матчи, семейная жизнь, отцовство. В своей собственной рюмочной он часто сам стоит за стойкой, разливает пиво и играет ди-джей сеты.

— На этих 55 квадратных метрах бывает, как в метро «Василеостровская» вечером буднего дня. Наши дискотеки «полюбили» сотрудники Петроградского РУВД, — юморит Федор с серьезным выражением лица. Точно так же, как во время репортажей. Слушаешь — и отказываешься понимать, почему толпа подходит к этому многомерному человеку с одной-единственной меркой и «минусует» в комментаторском голосовании.

За последние дни наши встречи стали регулярными. Во время разговора в рюмочной Федор сядет лицом к экрану, где транслируется матч «Томь – «Крылья Советов», и при счете 0:1 в пользу Самары будет кричать Корниленко: «Хорони!», как будто сам только что выдавал ему пас.

В понедельник Федор приходил к нам в редакцию на «стрим». Чтобы все «неверующие» могли в прямом эфире подпасть под его обаяние.

Одинокий петух

— Твои репортажи насыщены самыми разнообразными средствами художественной выразительности. У тебя есть установка вместо «заканчивается 73-я минута» говорить «73-я минута прощается с нами и с вечностью».
— «Заканчивается 73-я минута» — это же слишком просто. Всегда хочется ставить какие-то новые вызовы. Так получилось, что у меня были очень хорошие учителя в школе и в первые годы работы. Скажем так, с определенного момента у меня, конечно же, есть внутренняя задача засунуть максимум культурологических аллюзий в репортаж. Мне кажется, что это интересно и это расширяет аудиторию. До сих пор кусаю себе локти за то, что во время матча «Оренбург» — «Зенит» заранее подготовленная метафора «Игра узорчатая, как оренбургский платок», осталась в блокноте для подготовки.

— Были основания для ее использования?
— Да, причем это было бы не про игроков «Зенита», а про игроков «Оренбурга». Но трансляция из Оренбурга — это вообще очень грустная история, поэтому хорошо, что только это вылетело, хах. А вообще в свое время у меня была любопытная задача по совмещению вокабуляров из разных стилей. Мы знаем теорию трех штилей Ломоносова. И сознательное сочетание высокого стиля, среднего и низкого в разных пропорциях — это был любопытный лингвистический эксперимент, который я проводил сам с собой на «Радио Зенит». Ну и еще с аудиторией! Этот же эксперимент я продолжаю вести по мере сил сейчас.

 

— Как я понимаю, у тебя целый блокнот образов, метафор и афоризмов. Назовешь три самых-самых?
— Я уже говорил в свое время, что в Петербурге все домашние матчи можно начинать цитатой из Бродского: «Нынче ветрено и волны с перехлестом». В свое время в отношении Бухарова мне показалась смешной цитата из Карлсона, который нарисовал картину «Очень одинокий петух». И во многом по мироощущению Александра Бухарова в поздние годы в «Зените» и в те редкие минуты, когда он оказывался на поле, это был дейст-вительно самый одинокий петух. Некоторые поля стадионов в чемпионате России, как мне кажется, можно удачно описать с помощью начала книги Джона Толкиена «Хоббит»: «Была гора, в горе была нора, а в норе жил хоббит». Некоторые штрафные площади выглядят именно как… Хоббитшир.

— Ну да, известная присказка о том, что поле ровное, а мяч круглый, в России работает только наполовину.
— Про российские футбольные поля можно еще сказать, что они хорошие, но фрагментарные. Слава богу, российские поля дают богатую почву для того самого словесного жонгляжа.

— Ты читаешь книги и смотришь фильмы просто так или сразу же начинаешь думать, где можно было бы применить ту или иную цитату, где можно было бы вспомнить ту или иную сцену?
— К сожалению, я очень мало читаю книги. Кино смотрю чуть больше, но исключительно с точки зрения того, мог бы я написать такой сценарий или нет, особенно это касается сериалов. А в отношении книг, поскольку память с годами не улучшается, я их читаю для удовольствия. А еще, чтобы что-то подметить, какой-то оборот. Правда, весной в Перми я нашел хипстерское кафе…

— В Перми есть хипстерские кафе?
— Есть. Там достаточно мощный кластер. «Счастье не за горами», вот это вот все. Мы понимаем, что приезжаем в столицу «Реальных пацанов», но при этом я эти поездки по России, которых у меня в итоге набралось шестнадцать в этом сезоне, воспринимаю как некую антропологическую экспедицию. Но вот там, в Перми, я перечитывал «Смиллу и ее чувство снега» Питера Хега, и мне было не оторваться, было тяжело посмотреть на людей. В этой книге особенный эндшпиль, и мне ее было не закрыть. Просто не закрыть.

Словесный дриблинг

— Я до сих пор не могу забыть, как по ходу матча «Ростов» — «Зенит» над полем летал целлофановый пакет, а ты вспомнил, как точно такой же пакет точно так же летал в фильме «Красота по-американ­ски». Ты смотрел этот фильм перед игрой?
— Ну, дружочек, это же очевидный образ. Летает пакет — «Красота по-американски». Розовый куст — «Красота по-американски». Девчонка лежит в ванне с розовыми цветами — «Красота по-американски». Кстати, перевод не очень правильный. American beauty — это главный сорт роз, которые американские домохозяйки высаживают перед крыльцом своего дома в условном Агрестике. Вот эти розы называются «Американская красавица». Так что мне-то как раз показалось, что это было просто. Это первая ассоциация, easy catch.

— А вообще вот эти самые потайные шкафчики памяти легко открываются?
— Если ничего не мешает, то легко открываются. Если возникают технические сложности, то они открываются чуть сложнее, и я шесть раз по ходу игры называю «Оренбург» «Уралом». И это, конечно же, косяк и страшная методическая ошибка. Если, кстати, говорить про сложные задачи, то сравнить тот самый пакет в Ростове-на-Дону с Карлсоном — дружелюбным привидением — это была бы ассоциация второго порядка. И мне, кстати, кажется, это бы тоже «зашло».

— А «технические сложности» — это что такое?
— Закончу карьеру — напишу книжку.

— Ты никогда не задумывался над тем, что если сравнивать комментирование матчей с собственно игрой в футбол, то русский язык комментатора — это как техническая оснащенность футболиста? Выпутаться из сложной речевой ситуации это как обыграть пару соперников и выйти из-под прессинга…
— Конечно же. Конечно же. Возможен словесный дриблинг. Возможен словесный брак. Иногда подводит словесное поле — то самое русское поле экспериментов. Сравнение хорошее, рабочее. Да, я соглашусь!

— Не обидно, что не у всех находит отклик все то, о чем ты говоришь? Те же шутки могут «не зайти».
— Да не, это абсолютно нормально. Репортаж по телевидению — это очень-очень большая ответственность перед гигантской аудиторией, и я понимаю, что в последние N лет появилась традиция считать комментатора не демиургом, не Данко, который несет свое сердце, сжигая его дотла, а собеседником. Комментатор — это в первую очередь собеседник. Вот эта попытка найти общую интонацию, какую-то схожесть настроения, наверное, самое важное, что есть в работе комментатора сейчас.

Есть американский телепродакшн, MGM. Они первыми в семидесятые годы придумали термины и баланс: на две минуты идут three fart jokes and one sophisticated joke — три шутки на уровне «пукнул» и одна шутка, которую услышала только часть аудитории. Может быть, небольшая в процентном соотношении, но она поняла, что эта шутка была для них, и для них это сработало.

Дерби Малой арены

— В спортивную журналистику многие приходят с трибуны. Как скрыть свои предпочтения? И нужно ли это делать?
— Я ни перед кем не собираюсь оправдываться. Знаю, что у очень большого количества игроков «Зенита» есть серьезные сомнения в том, что я за «Зенит» болею. И они не стесняются, используя все пять корней, говорить мне, что они думают по поводу моего репортажа и моего «боления» (изображает кавычки).

— Тебя часто сравнивают с Василием Уткиным…
— Совершенно ошибочно. Василий намного больше… Больше сделал для российского футбола.

— Вы оба больше чем комментаторы…
— (Грозит пальцем.) Нужно понимать, что Вася не считает меня комментатором. Это важно упомянуть в самом начале беседы.

— И все-таки: вы выступаете для большой аудитории, имеете отношение к барной культуре. Уткин с его богатейшей картиной мира пробовал себя в телевизионной версии «Что? Где? Когда?». Ты себя не представлял в Нескучном саду?
— Мечтал об этом много лет. Я знаю, что и для Василия это была важная мечта. Для меня тоже. В какой-то момент, скажем так, «через одно рукопожатие», через одно логистическое действие я мог попасть в расширенный состав одной команды. Но я тогда даже не стал прикладывать усилия, понимая, что в тот момент у меня была работа-работа-работа и вот здесь еще чуть-чуть шить на досуге. У меня просто не было бы времени для полноценной жизни игрока «Что? Где? Когда?», потому что то, что мы видим по телевизору раз в три месяца, это один час. А за этим часом стоят недели тренировок, переезды по России, режим — тоже тяжелое для меня понятие. Я тогда расстроился, что шанс свой упустил, но и понимал, что его на самом деле не было. Это была иллюзия шанса.

— В разборе собственно футбольных эпизодов, самой игры тебе больше помогает общение с футбольными людьми или то, что ты играешь сам, пусть и не на профессиональном уровне?
— Конечно, общение с футбольными людьми. Жалкие потуги поиграть в футбол это результат того, что в какой-то момент меня взяли в одну компанию, где играли и до сих пор играют заслуженные мастера спорта. Мастера спорта международного класса. Я благодарен им за умение выходить из-под психологического прессинга, благодарен за то, как они меня учили открываться, как принимать мяч. Поскольку я в футбол научился играть во дворе и в очень позднем возрасте, в двадцать лет, все основы просто прошли мимо меня. Я неправильно тянусь ногой к мячу при попытке замкнуть передачу. И как раз два — два с половиной года интенсивной игры в компании Владислава Николаевича Радимова и Александра Викторовича Горшкова, знаменитое дерби Малой спортивной арены «Петровского» — это был бесценный вклад. И, конечно, то обстоятельство, что я могу в определенном эпизоде позвонить экс арбитру категории ФИФА и спросить, правильно ли я помню, что капитанская повязка не дает никаких преференций капитану с точки зрения разговора с судьями, это дико круто. Мне повезло, что за последние одиннадцать лет мне удалось поговорить с большим количеством футбольных людей.

— Что говорят футбольные люди по поводу всех скандальных событий с судейством на матчах «Зенита»?
— Тонкая тема. Не общался. Я внимательно следил за разбором каждого эпизода и прекрасно понимал, какая медиабитва проходит сейчас на экранах компьютеров в России. Скажем так, понятно, что это сезон такой поворотный.

— Тема горячая. Поднималась весь сезон. Ты не считал хотя бы для себя, сколько очков недобрал «Зенит» на всех этих историях с отмененными голами?
— Не скажу. Не считал. Нужно садиться, считать, разбирать ошибки, пытаться понимать, что у каждого арбитра есть история традиции взаимоотношений с той или иной командой. В целом щепетильный вопрос, на который тебе никто никогда под камеру ничего не скажет, а оставаться в этом пространстве догадок и каких-то сплетен я не хочу.

«Банда» решила держаться

— Ты ездишь на матчи вместе с «Зенитом». Расскажи, какие они, небожители? Они разговаривают по-другому, шутят по-другому, едят не то, что мы?
— Однажды в стародавние времена пришел Бруну Алвеш на «Радио Зенит» — еще Александр Низелик его переводил. И я спросил Бруну примерно то же самое, только про Криштиану Роналду: «Какой он в жизни? Он живой и светится?» Меня потом ругали в СМС: «Зачем, Федор, вы мучаете переводчика? Как он должен перевести цитату из “Денискиных рассказов“?»

— Да уж, нельзя так с переводчиками обращаться…
— Честно говоря, точно не о судьбе Александра Низелика, который мне дико симпатичен, думал я, используя цитату из Драгунского. Так вот, Бруну Алвеш ответил, что Роналду — обычный, прекрасный, нормальный в общении парень. Что они на охоту вместе ездили — кроликов стрелять. Я понимаю тот пиетет, возникающий у людей, которые в жизни не пересекались с куми… С любимыми футболистами. Мне сложно его испытать вновь. К сожалению, у меня эта фаза прошла еще во время первого президентского срока Владимира Путина.

— Геннадий Орлов рассказывал, что он может подойти к Роману Широкову и сказать: «У тебя прекрасный дальний удар. Почему ты так редко бьешь из-за штрафной?» Можешь ли ты себе такое позволить?
— (Разводит руками.) Геннадий Сергеевич — профессиональный футболист. Он игровик, много лет отыграл на высоком уровне. У меня семь кило лишнего веса. Я стою на воротах, восстанавливаюсь после травмы. Какой совет я могу дать этим людям?

— Ты же в курсе, что пасы Данни шведой уже чуть ли не вошли в «мемы».
— Шведой — это уже пройденный этап. Я брал недавно интервью у Данни. Говорю: «Дружочек, ну чего же ты отдаешь?» Это был эпизод в Томске, когда он покатил Маку вместо того, чтобы решить все самостоятельно. Данни шесть лет назад пробил бы сам.

— И что ответил Данни?
— «Нет, я люблю отдать передачу. Мне и жена с детьми говорят: “Папа, ты должен бить по воротам“, но вот такой я человек». Он прекрасно это все осознает. С Зыряновым мы в свое время то же самое обсуждали. Это было самое начало отрезка — если округлять, то десятилетней давности — под заголовком: «Дальние удары в “Зените“».

— Ты имеешь в виду игру при Дике Адвокате?
— Да. Когда ребята заходили с мячом в ворота. И Костя говорит: «Мы все прекрасно понимаем, что нужно бить. Но нам хочется красоты. Мы знаем, что мы можем красиво».

— Что с Мирчей Луческу? Он остается главным тренером «Зенита»?
— Как болельщик я очень сильно удивлюсь, если он зайдет на следующий круг. Он сам совершенно точно не хочет уходить. По интонации и тональности на пресс-конференции в Москве после последнего матча с «Локомотивом» у меня создалось впечатление, что «банда» решила держаться до конца.

— Это какие-то реваншистские настроения?
— Мирча, давно известно, человек амбициозный, человек, неслучайно проработавший сорок лет подряд без перерыва. Это самый опытный тренер Европы, специалист, который с 1979 года в строю — без пауз. Для него, конечно, то обстоятельство, что он впервые за двадцать лет оказался ниже второго места, это мощный удар по самолюбию. Есть ли реваншистские настроения? Я не знаю, но могу сказать как любитель чтения между строк. Почему Луческу достал все эти риторические приемы? Мистер сорок лет в движении, играл против сыновей Чаушеску, тренировал при нем сборную. Это мастер спорта международного класса в том числе и по словам. Его слова, что «Зенит» больше всех забил, меньше всех пропустил, — это же слова не для журналиста Пупкина из «Московского пионера». Это говорится для начальства.

— Желание Луческу понятно, а что думают «наверху»?
— Если бы у меня была хотя бы телепатическая связь с пятым этажом на разных адресах, жизнь была бы прекрасна и удивительна, но у меня такой связи нет. Я не думаю, что эмоционально этот сезон позволит найти хотя бы какие-то аргументы для того, чтобы Луческу остался.

Дом с привидениями

— Ты был в Казани, на «Открытие-Арене», на Крестовском… Все эти арены принимают Кубок конфедераций. Какая из них самая-самая?
— Самый-самый, конечно, «Санкт-Петербург»! И не потому что мне как-то хочется обидеть стадион «Открытие». Правда, на стадионе «Открытие» меня очень расстроило, что никто не знает, куда идти, а они там уже три года. Я понимаю, почему никто не знает, куда идти на стадионе «Санкт-Петербург». «Казань Арена», к сожалению, производит впечатление дома с привидениями. Я был на матче перед тем, как стали переделывать поле в бассейн, и был вот сейчас, в апреле. Тогда — семь тысяч зрителей, снег. Сейчас — шесть тысяч и тоже снег. Ну честно, я не люблю вечеринки, на которых нет людей. Я считаю, что на празднике должно быть много народу. Поэтому аншлаг в двадцать тысяч на «Урале», аншлаг в тридцать тысяч на «Тереке» — тоже для меня показатель качества. Пока великая красно-белая команда не стала бороться за медали, их ходило двадцать тысяч на сорокатысячный стадион. Поэтому это, как мне кажется, тоже тот фактор, который нужно учитывать. И это тот фактор, благодаря которому у этого интервью появится много комментариев.

— А если все же говорить об архитектуре, удобствах, комфорте?
— «Санкт-Петербург» — это очень классный стадион, на котором пока непонятно, как играть в футбол.

— Самая запоминающаяся история из поездок по России?
— В Перми меня на фейс-контроле не пустили в бар. Девушка сказала мне: «Проходите», а когда я снял шубу, она посмотрела на меня и сказала: «Впро-очем… Впрочем ладно». Я засмеялся и говорю: «Вы хотели меня не пустить?»

— Футболисты говорят, что их с кем ни поставь, со всеми одноклубниками играть удобно, со всеми отличное взаимопонимание. Ты как комментатор много с кем работал в паре, но по понятным причинам не можешь прокомментировать матч вдвоем вместе с Геннадием Орловым. А хотел бы?
— Мечтал бы! Я считаю, что Геннадий Сергеевич много лет держит планку на высочайшем комментаторском уровне, работая в разных видах спорта, на разных турнирах в разных странах, и таких монстров-долгожителей в России… После смерти Владимира Никитича Маслаченко, светлая память, Геннадий Сергеевич остался такой один. То, как он работает на протяжении последних пяти лет, вызывает уважение. Вот, кстати, история! В Америке, где я учился несколько лет назад, я смотрел матчи в записи, потому что в прямом эфире они шли, когда у меня были лекции. В такие дни я отключался от всех соцсетей, чтобы не узнать счет ни в коем случае. Приходил домой. Через анонимайзеры-шмамонимайзеры скачивал матч с рутрекера или с рутора. Когда у нас были проблемы с вай-фаем, я шел в кафе. И вот на бесплатном вай-фае четыре часа двигается эта зеленая штучка в торренте.

— Это же ужас, сколько кофе надо заказать!
— Его необязательно быстро пить (смеется). А вот потом ты садишься… Я очень хорошо помню один такой вечер. Несколько вещей, по которым я скучал по-настоящему… По чему скучаешь за границей? По людям и по еде! Все остальное решаемо. Так вот, в Америке нет ржаного черного хлеба. А мне как раз очень хотелось черного ржаного хлеба, и я в районе, где живет украинская диаспора — кстати, католическая, там католические церкви, — нашел магазин «Светлана», где был ржаной хлеб, «Немирофф», сало. Я приехал домой. По-моему, у меня до сих пор лежит эта фотография в «Инстаграме»: сало, «Немирофф», черный хлеб — и ноутбук с включенным Геннадием Сергеичем.

— Красота!
— У меня слезы наворачивались, когда команды вышли на поле. Я почувствовал себя как дома.

Использованы фото: ФК «Зенит», инстаграм Федора Погорелова