Гений нашего времени

«Док! Спасите! Есть здесь какое-нибудь свободное помещение? Хоть закуток какой?» Так началось для меня субботнее утро перед Матчем звезд КХЛ.

Накануне мы долго и безрезультатно пытались договориться с чешской суперзвездой Домиником Гашеком об интервью. Он терпеливо следил за моим графиком, пытаясь как-то соотнести его со своим. Бывало, нас даже разъединял перегон в метро — казалось бы, тут и олимпийское спокойствие могло иссякнуть… Как бы не так. Доминатора не смутило ни мое непостоянство, ни вид врачебного кабинета, где нам пришлось в итоге расположиться. Он только поудобнее устроился на стуле, вытянул ноги и улыбнулся: «Я готов! Для меня нет плохих вопросов, так что можете спрашивать, что хотите!»

Из меня бы вышел хороший учитель

— Доминик, история о том, что вы родились в спортивной семье, достаточно известна. Отец водил вас на каток, а дедушка готовил из вас будущего вратаря. Мама тоже была спортсменкой?
— Она играла в теннис в местном клубе «Пардубице». Не профессионально, конечно, но все-таки она была хорошей спортсменкой, всегда была в отличной форме и занималась теннисом до пятидесяти лет.

— Не пыталась переубедить вас заниматься хоккеем?
— Отнюдь, она меня очень поддерживала. Какое-то время она занималась фигурным катанием, так вот я помню, когда отец выходил со мной на лед замерзшего озера, мама каталась вместе с нами.

— Надо полагать, в какой-то момент школьной жизни вы начали учить русский… Сложно давался этот язык?
— Я учил русский язык в общей сложности около десяти лет. Он не был для меня таким уж сложным, все-таки это славянский язык, вот английский был гораздо труднее.

— Вы действительно какое-то время были преподавателем?
— Да, когда учился на историческом факультете в Чехии, в последний год обучения должен был два месяца проходить практику перед дипломом. Я преподавал в том же университете, где учился. Сидишь в аудитории, смотришь за классом, ставишь оценки… Я вроде бы справился, так что, наверное, из меня получился неплохой учитель.

— Ваша гибкость позволила бы вам быть на виду не только в спорте — может, в балете?
— Я всегда был в спорте, всю свою жизнь. Летом я играю в теннис, в гольф, баскетбол, футбол, зимой катаюсь на лыжах. Просто не могу представить свою жизнь без спорта. Вот насчет балета все проще — думаю, там бы у меня ничего не получилось. Это ведь искусство!

— Вы, видимо, предпочитаете слушать и смотреть, когда дело касается искусства?
— Да, я бы лучше пошел посмотрел. Кстати, моя жена в детстве занималась балетом и до рождения наших детей даже преподавала хореографию.

— А потом ей стало необходимо знать хоккейные реалии…
— После стольких лет совместной жизни ей пришлось узнать кое-какие детали. Что-то мы обсуждаем дома, но я никому не докучаю своими хоккейными делами. Хотя это хорошо, когда ты можешь с кем-то обсудить происходящее. Может, без подробностей, но мне нравится, что я могу поговорить о работе и дома.

— То есть вы предпочитаете делиться своими переживаниями, а не держать все внутри?
— Разные бывают ситуации… Если что-то не ладится в игре, я не люблю надоедать этим семье. Но поделиться тоже могу.

Дочка и сын идут своей дорогой

— Вам, насколько мне известно, приписывают увлечение рестлингом…
— Когда я жил в Штатах, мы с сыном смотрели рестлинг — в Баффало, потом в Детройте. Посмотреть рестлинг живьем раз в год или два — это стоящее зрелище. Но за ним стоит непростая работа.

— А смотрится-то как нечего делать!
— Да, но вы удивитесь, как на самом деле все непросто — прыгать с такой высоты, делать все то, что они делают. Конечно, это шоу, где заранее известно, кто выиграет, но все равно требуются постоянные тренировки.

— Сами бы попробовали?
— О нет, я бы побоялся — там есть такие амбалы под сто килограммов веса, что я с моими без малого восемьюдесятью не хотел бы, чтобы такой здоровяк прыгнул на меня с разбегу.

— Ваша дочь пробует себя в шоу-бизнесе — как относитесь к ее решению?
— Это же здорово, когда у детей есть какая-то мечта, цель в жизни. Ей сейчас пятнадцать, осталось несколько лет учиться в школе. Я знаю, что она хорошо поет и ей это нравится, так что дальнейшая судьба в ее руках. Просто в этом деле я ей не помощник. Я знаю все о спорте, особенно хоккее, но в шоу-бизнесе особой помощи от меня ожидать не приходится. С другой стороны, это и хорошо — ее никто не будет сравнивать со мной. Если бы мой сын играл в хоккей, а особенно на воротах, он был бы обречен на постоянные сравнения со мной, что делал я, а что делает он.

— То есть сын в хоккей не играет?
— Он учится в Мичигане, в университете. Собирается остаться в Америке, но сейчас пока рано об этом говорить. Он освоился в Штатах, живет там, а в Чехию приезжает на Рождество и на лето, но понятно, что ему ближе жизнь по ту сторону океана.

— Кажется, дочь на вас очень похожа — вы любите быть независимым и она, получается, тоже?
— Она похожа на меня, но не полностью. Певческие таланты у нее точно не от меня — я плохой певец. Дочка исключительно общительный человек, у нее всегда было много друзей. Это особый дар, думаю, он ей очень поможет в дальнейшей карьере.

— А что касается вас, вы человек компании или в большей степени одиночка?
— Я люблю быть в окружении людей. Не сказал бы, что я абсолютный интроверт, я достаточно открытый человек. Но так как я вратарь, приходится быть отчасти самому по себе — это все-таки особенная работа.

Хоккей меняется, а я остаюсь ребенком

— Вашу карьеру условно разделяют на несколько частей — Чехия, потом «Баффало», «Оттава», «Детройт» и теперь вот Европа и Россия. А на какие этапы разделили бы ее вы?
— Я бы разделил всего на три этапа — до 1999 года, потом до 2008-го и последние два года, когда я играл в Европе. То есть «чешский» этап, этап в Америке и потом Пардубице и Москва. Хоккей меняется, но я отношусь к игре так же, как относился к ней, когда был ребенком. Иногда смотришь видео двадцатилетней давности и понимаешь, что, конечно, я не тот же самый вратарь. Не хуже, не лучше — просто другой. Все меняется, но мое отношение к игре остается прежним — мне нравится тренироваться, играть, нравится все, что я делаю. Пусть лучше болельщики судят, становлюсь ли я хуже или лучше, — я просто делаю то, что люблю делать.

— Что было сложнее, уехать в США или вернуться оттуда?
— Когда переезжаешь из Чехии в НХЛ, ты чувствуешь, что делаешь шаг вперед. Потом, когда в сорок с лишним лет возвращаешься в Европу… Понимаешь, что все не будет так же, как было там. Этого следует ожидать, и стоит к этому привыкнуть. Там ты играешь перед заполненным стадионом тысяч на восемнадцать зрителей, а здесь их приходит тысяч пять. Иногда больше, иногда меньше… Перед игрой, во время игры, на тренировках — все совсем иначе. Однако я чувствую, что играю на очень высоком уровне. Возможно, в одной из лучших лиг в Европе.

— У вас была выдающаяся карьера, вы наверняка слышали этот вопрос сотни раз, но все же: как насчет книги? Кому бы вы ее доверили?
— Прежде всего, сейчас я о книге не думаю. Я писал книгу в 1999 году, потратил на это два года. Да, меня часто спрашивают, рекомендуют кого-то, но книга — огромный труд, так что сейчас я ничего подобного не планирую. Знаю, что про меня написано несколько книг, может, не таких больших. Но я даже их авторов не знаю…

— Если бы можно было доверить эту работу любому писателю — кого бы выбрали?
— Ну прежде всего я читаю книги по три в год, не такой уж из меня книгочей, как видите. У меня нет любимого автора.

— Что бы вы включили в это возможное произведение — какие-то карьерные вехи или нечто более личное?
— Хороший вопрос… Сюжеты разные бывают, но по мере того, как люди взрослеют, меняется и отношение к книгам. Наверное, сейчас это было бы больше основано на том, что я чувствую и думаю, о том, почему я так долго остаюсь в хоккее. В несколько иной перспективе.