Главный тренер БК «Триумф» Станислав Еремин: «Живу без шпаргалок»

Станислав Еремин — один из немногих в спортивном мире, кто из классного игрока вырос в именитого тренера. Входя в число лучших разыгрывающих страны, он прошел путь от наставника юношеской команды до главного тренера сборной. Еремин рассказал «Спорту» о своем взгляде на тренерскую профессию, о том, почему на матчах чувствует себя беззащитным, и как писал шпаргалки в институте.

Брал пример с Александра Гомельского

— Станислав Георгиевич, у тренеров есть такое понятие, как «мой игрок». Какой он — ваш игрок?
— Интеллигентный, умный, с определенным уровнем баскетбольной образованности. Как, например, игроки югославской и литовской школ. Их не надо в двадцать лет учить делать передачу и бросать по кольцу. Из тех, кто раньше играл у меня, это Мартин Мююрсепп, Игорь Куделин, Василий Карасев. А сегодня это, например, Вадим Панин или Валерий Лиходей. Мне интересно работать с думающим игроком, который не как зайчик механический по рельсам бегает, а творит, созидает на площадке. Хотя идеальных игроков не бывает, всегда есть какой-то перекос.

— Недавно у всех на слуху был конфликт Кястутиса Кемзуры и Карлоса Дельфино. Кто в подобной ситуации должен уступить: тренер или игрок?
— В идеале прав всегда тренер. Его задача — сделать команду, подчиненную общей идее. Ни в коем случае, какой бы звездой ни был игрок, нельзя идти у него на поводу. Если сегодня дашь слабину, завтра он сядет тебе на голову и сломает команду. Должна быть жесткая субординация. Но в жизни все гораздо сложнее. В спорте на таком высоком уровне нет обычных людей — тренеров и особенно игроков. Все высокоамбициозные. Игрок — вершина пирамиды, в основании которой контракт, популярность, болельщики. Поэтому надо искать компромисс. Я всегда брал пример с Александра Гомельского. Бывало, игрок демонстративно при всех посылал его на три буквы, а он делал вид, что не слышит. Или команда нарушала режим, а он делал вид, что не замечает. А на следующий день давал такой втык, что ребята собирались и выигрывали. Хотя мог бы сегодня вступить в жесткий конфликт, и кто знает, что бы из этого вышло завтра. В баскетболе роль тренера очень велика. Но на площадке все решают игроки.

В сборной все по-другому

— Не хотели бы снова поработать со сборной?
— Нет, сегодня не хотел бы. Эта работа имеет свою специфику. За короткое время нужно провести большую работу с очень тонко расставленными акцентами и безошибочными решениями. Тогда она приведет к результату. Раньше игроки воспитывались на идее, на чувстве Родины. А сейчас все по-другому: новые люди, другая ментальность... Даже Владимир Кондрашин в последние годы жизни говорил мне, что не смог бы сегодня работать ни в сборной, ни в лучших клубах.

— Вы редко довольны игрой команды, даже если она побеждает. А к себе вы столь же требовательны?
— Конечно. И в поражениях, и в победах прежде всего стараюсь найти свои ошибки.

— В своем блоге вы написали, что на матчах у вас ощущение, будто вы голый и беззащитный…
— С голой спиной. Это образное выражение. Люди, которые сидят в зале — на трибунах и в ложе прессы, — не знают многих нюансов. Но все «отлично» разбираются в баскетболе. У одного нашего снайпера болела рука, поэтому он сидел на лавке. А болельщики за моей спиной говорили: «Да, Еремин не того игрока выпустил». И дело не в том, что я все это слышу. А в том, что критика, и порой очень жесткая, бывает необъективной. Тренер всегда переживает это, а в полемику вступить не может. Мы же все не железные, а живые люди. Иногда я после матча прохожу этот путь, от тренерской скамейки до судейского столика: даже если победили, но играли плохо, то на самом деле чувствую, будто спина голая. Я вообще чувствительный, мягкий. Всегда стараюсь войти в положение человека, понять. Это мешает работе. И я очень часто страдал по этой причине, особенно на первом этапе. И всегда завидовал «толстокожим». Хотя с годами постепенно меняюсь: становлюсь менее восприимчивым и более жестким.

— Слышала, что в вашу бытность игроком ЦСКА у вас не было друзей…
— У меня не было друзей? У нас перед московскими Играми проводились тесты, опрос игроков: с кем они хотели бы играть на площадке, жить в одной комнате, проводить свободное время. Александр Гомельский пришел ко мне в номер и говорит: «Я удивлен. Ты вроде бы не являешься ярко выраженным лидером, а все поставили тебя в тройку и пятерку». Я на самом деле всегда был очень коммуникабельным и искренним.

Тылы должны быть прикрыты

— Вы как-то сказали, что в тренерский штаб «Триумфа» выбирали людей, которым верите…
— Для любого руководителя важно, насколько прикрыты тылы. Конечно, здорово, когда рядом с тобой и профессионал, и преданный человек. Но реальная жизнь далека от идеала. Я против кумовства, но предпочтение действительно стараюсь отдавать людям, которым верю.

— А сможете простить предательство?
— Тяжело, но прощал. Меня предал друг, и я его простил. В Библии так написано. Я очень серьезно отношусь к проблеме вероисповедания. Не принадлежу к людям глубоко верующим, но в тяжелые периоды хожу в храм. У меня свой ритуал. Я там общаюсь с теми, кого уже нет: с родителями и друзьями, которых рано потерял. Обращаюсь за поддержкой к ним. Знаю, что это помогает. Но бывают периоды, когда меня не тянет, и я не хожу. Хотя крестик ношу.

— Говорят, в вашей первой команде — свердловском «Уралмаше» — у вас было прозвище Максимка?
— Да, прямо с первой тренировки. Я пришел такой маленький: вес 70 кг, рост 181 см. Худенький, щупленький. И кто-то из ветеранов сказал: «О, Максимка!» Так и закрепилось. Может, поэтому я назвал своего первого сына Максимом.

— Правда, что, когда учились в институте, вы писали шпаргалки для экзаменов, а сдавали по-честному?
— Нет, сдавал тоже по шпаргалкам. Но я туда выписывал только ключевые слова. И когда читал, в памяти всплывал весь материал. У меня же были две тренировки в день. Вставал в шесть утра, ехал к семи на тренировку. Потом в институт — на второй час второй пары.

— В дальнейшем это помогало?
— Не знаю, к счастью или к сожалению, но для жизни шпаргалок не придумано…