Мохаммед Али и заблудившийся Харон

Я всегда затруднялся сказать, видел я Мохаммеда Али или нет. Я встречал человека, который когда-то им был, но оставался ли он им тогда, когда я его видел, сказать не мог.

Однако со вчерашнего дня, 4 июня 2016 года, я считаю, что все-таки видел Али, потому что смерть, которая теперь отделяет его от нас, пропасть куда более глубокая и широкая, чем даже та, которая была между нами раньше.

В декабре 2005 года я приехал в Берлин, где Николай Валуев должен был встретиться с тогдашним чемпионом мира по версии WBA американцем Джоном Руисом и попытаться отобрать у него титул. Ни о чем другом я тогда и не думал.

Помню, что шел в какой-то отель, где должна была состояться пресс-конференция, посвященная этому матчу. До него еще было далеко. Я шел и шел, а передо мной шел невысокий молодой негр, с иголочки одетый в костюм уже тогда ставшего позапрошлым XIX века. На голове у него красовался сверкающий цилиндр. Я все гадал, кто он такой, этот парень, но по мере приближения к отелю стало ясно, что он его работник, из тех, что непонятно зачем стоят у дверей дорогих гостиниц, показывая то ли солидность заведения, то ли дурной вкус хозяев, то ли и то, и другое вместе.

Мы вошли в отель, цилиндроносец куда-то убежал по своим то ли цилиндровым, то ли квадратным делам, а я пошел на пресс-конференцию, посвященную, как я считал, почти исключительно предстоящему бою Валуев-Руис. Память наша бывает избирательно-нелепой. Вот и для меня этот малый в цилиндре, не имеющий ни малейшего отношения к самой истории, которую я хочу рассказать, стал чем-то вроде лоцмана, ведущего меня в тот день, вспоминая который, я почему-то первым делом вспоминаю его.

Это было, наверное, 15 декабря, так как сам бой должен был состояться семнадцатого. В той программе боев должна была принять участие Лейла Али. Она там была. В жизни «великая дочь» оказалась еще красивее, чем на фотографиях. Я еще тогда подумал, что девушка, даже такая, конечно, может, если хочет, выступать на ринге, но надевать боксерские штаны на такие ноги — это преступление против человечества.

В общем, настроение было игривым.

И вдруг все сразу изменилось. В зал вошел Мохаммед Али с женой Лонни. То ли я был слишком сосредоточен на предстоящем бое Валуева, то ли что-то не прочитал перед командировкой, но для меня это стало полнейшим шоком. Я не думал, что он там будет. Вылился этот шок в то, что я совершенно не помню первые полминуты пребывания Али в зале. Кажется, его подвели к стулу. К тому моменту он страдал болезнью Паркинсона уже лет двадцать. Он еле переставлял ноги. Казалось, что жена не просто ведет его, а идет вместо него. Чуть позже выяснилось, что она вместо него еще и говорит.

Совершенно точно помню, что за всю пресс-конференцию он не проронил ни слова. Ему задавали вопросы, жена отвечала на них, умно и толково, а сам он только кивал, по-моему, реагируя просто на ее голос, которому он привык молча поддакивать. Взгляд его был расфокусирован. Тем не менее, создавалось отчетливое впечатление, что между ним и женой была какая-то связь и что она не просто несла политкорректную отсебятину, когда отвечала за него на заданные ему вопросы, хотя даже не оборачивалась к нему. И все же впечатление было тягостное. Вспоминалось, как в иные свои годы он играючи переигрывал в слова целую аудиторию журналистов, которые сначала замолкали, потом начинали смеяться, и, наконец, с восторгом аплодировали Али, обыгравшему их в их же игру.

А что уж тут говорить о его собственной игре! Я смотрел на него, и в моей голове раз за разом прокручивалась «видеозапись» фрагмента его боя с Кливлендом Уильямсом, состоявшемся в конце 1966 года. Того момента, где он бьет на отходе, без опоры и, тем не менее, заваливает Уильямса. Потом я стал вспоминать самые фантастические моменты других его боев: с Листоном в 1964, с Зорой Фолли в 1967, с Форменом в 1974, третьего боя с Фрезером в 1975. Передо мной был несомненно тот самый человек, который творил все эти чудеса, но, будь он бронзовым изваянием, он и то не был бы дальше от себя прежнего. Наоборот, он был бы к нему ближе. Памятник — он на то и памятник, чтобы напоминать, а эти живые мощи… Но ведь я почему-то вспоминал, глядя на них, куда лучшие дни их обитателя.

Али казался человеком, забытым смертью на земле. Или даже не на земле. Его как будто погрузили на ладью Харона, перевозящую усопших через реку Стикс в царство мертвых, но Харон в кои-то веки заблудился в тумане и вот опять приплыл со своим живым покойником к живым.

Однако он не был покойником. В отдельные моменты глаза его прояснялись, он смотрел вполне осмысленно, улыбался и делал что-то смешное. Но длилось это каждый раз не более нескольких секунд. Смотреть на это становилось все тяжелее, и я помню, что с нетерпением ждал конца пресс-конференции. Но, как это ни стыдно признать, не столько от жалости к нему, сколько от жалости к себе. Впрочем, почему стыдно? Смотреть на такого Али было действительно больно, но его бывший соперник Джордж Формен совершенно точно сказал о нем примерно в то самое время или чуть позже: «Он великий воин, и он не нуждается в нашей жалости». И это чувствовалось. Он не только не нуждался в нашей жалости. Он не хотел ее. Если кто-то слишком пристально и долго смотрел на него, он в какой-то момент обязательно улыбался в ответ.

И вот ладья Харона снова отчалила от берега живых и, наконец, добралась до места назначения. Не знаю, кто или что встретило его там, Бог или бездна. Но как великий воин, в отличие от большинства из нас, он был готов к встрече и с Богом и с бездной.