Найденная статья: Алехин в Шанхае

Публикация предлагаемой вниманию читателей статьи осуществлена благодаря неоценимой помощи шахматного историка Дмитрия Городина, приславшего мне из Германии ссылки, и мужа моей кузины Гарика Ковальского, раздобывшего в США ксероксы газеты «Новое русское слово» полувековой давности с публикуемой статьей и готовящимися мною к печати воспоминаниями об отце - Михаиле Ивановиче Чигорине - его дочери Ольги. Спасибо, друзья!

Летний отпуск, кроме отдыха, я пытаюсь использовать с толком, приводя в порядок материалы на исторические темы, выстроившиеся в долги.

Думаю, все, что связано с жизнью великих шахматистов, не может не быть интересным и спустя многие годы.

Несколько слов об авторе воспоминаний о приезде Алехина в Шанхай.

Юстина (Иустина, Юстиния – под такими именами выходили ее книги) Владимировна Крузенштерн-Петерец (19.06.1903, Петербург – 8.06.1983, Сан-Матео, Калифорния) – правнучка адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна. Ее отец – ротмистр 1-го Заамурского полка – погиб в сражении первой мировой войны. В 1920 году эмигрировала в Маньчжурию. Журналистскую деятельность начала в Харбине, в газете и журнале. В 1930 году переехала в Шанхай, где сотрудничала в русских изданиях и английской газете. Известна как поэт и прозаик. В 1949 году перебралась в Бразилию, а в 60-х годах - в США. Десять лет работала на «Голосе Америки», последнее время редактировала «Русскую жизнь» в Сан-Франциско. Вот что писал о ней Никита Моравский, живший в Шанхае до 1949 года, в будущем ставший атташе по культуре в посольстве США в Москве, позднее – одним из руководителей «Голоса Америки»:

«Юстина Владимировна была фигурой колоритной: маленькая, седовласая старушка с неизменной сигаретой во рту, отчаянно барабанящая на печатной машинке. Ее веселый, а порой саркастический нрав выявлялся вспышками громкого хохота. Она строго придерживалась определенных убеждений и не стеснялась их высказывать. Это была женщина с твердым характером, что не мешало ей, однако, быть отзывчивой – любому человеку в нужде или в несчастье она с готовностью помогала. Бескорыстие, порядочность и интеллигентную любознательность она пронесла через всю свою жизнь».

Конечно, при чтении статьи становится очевидным, что автор не имеет к шахматам никакого отношения. Некоторые пассажи кажутся забавными, а предложение «Алехин прыгал ходом коня, разрабатывая, очевидно, какую-то новую партию» вызывает восхищение. Но можно не сомневаться в том, что Ю.Крузенштерн-Петерец весьма наблюдательна в описании событий. Это же можно сказать о других ее работах: в «Шанхайской заре» она была политическим обозревателем и фельетонистом.

Правки в статье коснулись только современных правописаний и транскрипции фамилий. 

Современному читателю, кроме Анны Павловой, Бернарда Шоу, Рериха и Шаляпина, остальные имена перечисленных гостей Шанхая могут быть незнакомы. Дуглас Фэрбенкс – голливудский актер, муж Мэри Пикфорд; Мария Кузнецова-Массне – певица, жена миллионера, племянника композитора; Чарльз Линдберг – блестящий летчик, первым совершивший беспосадочный перелет через Атлантический океан; Морис Декобра – популярный французский беллетрист; Бенно Моисеевич – знаменитый английский пианист, выходец из России; Йожеф Сигетти – знаменитый скрипач, выступавший со Скрябиным; пианист Никита Магалов.

Многократно упоминаемая пожилая дама, госпожа Фримен – будущая супруга Алехина Грейс Висхар (она была старше его на 16 лет), вдова Арчибальда Фримена.

Добавлю, что одним из тех, кто сыграл вничью с Алехиным в одном из его сеансов (в каком – неизвестно), был Карл Римм (по «легенде» – Зельман Клязь), помощник Рихарда Зорге, полковник, резидент ГРУ в Шанхае, вызванный во время войны в Москву и расстрелянный.

Небольшое заключение.

Публикуемая статья описывает известные факты пребывания Александра Алехина в Шанхае в рамках его кругосветного путешествия. Известны и слова Алехина, что он «потерпел сравнительную неудачу в сеансе вслепую». Тем не менее, такой слепок события, созданный человеком, не имеющим отношения к шахматному миру, является, на мой взгляд, необычайно ценным: лучше понимаешь жизнь русской эмиграции и причину поражения Алехина в матче 1935 года с Эйве. Наконец, сам Алехин, при всей невыгодности описываемых ситуаций, не вызывает никакого другого отношения, кроме грусти по поводу того, что вредные привычки не обходят стороной и гениальных людей.

Ю.Крузенштерн-Петерец

АЛЕХИН В ШАНХАЕ

А.Алехин в Шанхае, 1933 г.

В последнее десятилетие перед второй мировой войной, Шанхай, этот Париж востока, как его называли, был одним из любимых мест туристов и гастролировавших знаменитостей. Анна Павлова, Бернард Шоу, Дуглас Фэрбенкс, Кузнецова- Массне, Чарльз Линдберг, Морис Декобра, Бенно Моисеевич, Рерих, Сигетти и молодой еще Магалов, Шаляпин, европейские и арабские принцы, миллионеры – всех не перечесть. В числе таких знатных гостей был и Алехин, посетивший Шанхай в начале 1933 г.

Если память мне не изменяет, приехал он к нам из Америки. Направлялся он тогда на матч в Австралию и по пути остановился в Японии, где играл с японскими шахматистами.

В Шанхае существовал тогда Международный Шахматный Клуб, члены которого собирались обычно в помещении Христианского Союза Молодых Людей. Узнав о поездке Алехина, клуб послал ему на пароход телеграмму с просьбой заехать в Шанхай и дать у нас один или два сеанса игры. Это должны были быть именно сеансы, а не официальные матчи, которые организовывались заранее и по особым правилам.

Алехин согласился на два таких сеанса, причем один должен был быть игрой, не глядя на доску. Но цену он поставил слишком высокую для клуба, кажется, три тысячи долларов. Для обсуждения этого вопроса клуб созвал совещание, на которое была приглашена и печать. Я была на нем как сотрудница газет «Шанхайская заря» и «Вечерняя заря».

В числе членов клуба было несколько русских, были американцы и англичане, но большинство составляли португальцы из Макао, отвратительно говорившие по-английски. Один из этих португальцев, которому были поручены телеграфные переговоры с Алехиным, говоря о сеансе одновременной игры - «Simultaneous» - произнес это слово как «Саймолтино». Мне послышалось «Сан Марино», и я, не имевшая тогда о шахматах никакого понятия, так и брякнула в своей заметке.

Шахматисты, прочтя эту заметку, целый день ругали меня по телефону, другие читатели хохотали, а члены клуба на следующем заседании растолковывали мне все это по несколько раз, словно я была совершенной идиоткой.

Новости в тот вечер были важные. Клуб мог гарантировать Алехину только треть той суммы, что он просил, но Алехин согласился и назначил дату приезда. Тут же была выработана программа сеансов и церемония встречи, причем решено было встречать Алехина не на пароходе, а на пристани. Объяснялось это очень просто – пароход был большой, океанский, останавливался далеко от пристани, и ехать туда надо было на таможенном катере, для чего требовался специальный пропуск. Ни у кого из членов клуба такого пропуска не было, у нашей газеты был.

Не было пропуска и у конкурировавшей с нами газеты «Слово», и сотрудник ее, приятель мой, покойный Коля Языков, которому было досадно,  что сам он на пароход не попадет, всячески отговаривал меня ехать.

- Да вы не знаете характер Алехина. Алехин вас на глаза к себе не пустит за это ваше «Сан  Марино». Он вас за борт выбросит. Жизнью рискуете.

Я все-таки поехала. На всякий случай наскоро взяла урок шахматной игры, узнала, что такое пешка, тура, конь. Конь мне как раз и пригодился.

Алехин ехал не один. С ним была пожилая американка, г-жа Фримен, больная женщина, страдавшая подагрой. Ноги у нее были забинтованы, ей трудно было ходить, и Алехин трогательно о ней заботился.

Когда я поднялась на пароход, Алехин прежде всего попросил меня проинтервьюировать г-жу Фримен, которую он называл своим большим другом, и вдобавок художницей.

Дама эта намеревалась устроить в Шанхае выставку своих миниатюр на слоновой кости. К большому моему удивлению, то, что она называла миниатюрами, были просто плохенькие скетчи на пластинках слоновой кости, размера открытки. Художники, видевшие потом эти работы на выставке, жестоко сокрушались:

- Кости то, кости сколько попортила!

Г-жа Фримен интересовалась и шахматами, но преимущественно японскими. Она собиралась написать о них книгу и показывала мне дорогую японскую доску, выглядевшую иначе, чем обычная.

Тем временем, на пароход явились таможенники, и Алехин пошел «к чемоданам». Ждать его пришлось довольно долго. Один за другим отошли уже два катера с пассажирами, третий должен был отойти вот-вот, а Алехина все не было. Г-жа Фримен начала волноваться. Пришлось мне идти в поиски.

Алехина я нашла в баре, где пол был выложен квадратными плитками – белыми и голубыми. По этим квадратам, на одной ножке, как мальчик, прыгал Алехин.

«С ума сошел» - было моей первой мыслью, но через минуту я разглядела – помог наскоро взятый урок. Алехин прыгал ходом коня, разрабатывая, очевидно, какую-то новую партию.

Я несмело напомнила ему, что пора ехать, что катер сейчас уйдет.

Алехин вздрогнул, уставился на меня ничего не видящими, пустыми глазами.

- Куда ехать? Какой катер?

Спросил, как спросонья. Потом пришел в себя, вспомнил, извинился.

Через несколько минут, спокойный и чинный, со своей дамой под руку, с пледом на другой, Алехин спустился на катер.

На катере я ему рассказала о «Сан Марино». За борт меня  Алехин не выбросил, а от души смеялся, просил номер газеты с этим моим ляпсусом. Но интервью с ним вышло не особенно удачное. О себе Алехин рассказывал как-то отрывочно и неясно: - сказал, что у него есть во Франции жена и сын, что он доктор философии и что он терпеть не может, когда его называют Алехин, через «ё» (как ёлка), потому что «Алехин, Алехин». Это было примерно все.

Тем временем на берегу собралась толпа, вернее две толпы. С одной стороны на пристани стоял «ин корпоре» шахматный клуб, считавший, что Алехин принадлежит ему, а с другой стороны старые лицейские товарищи. И не обращая внимания на почтенных шахматистов, первым подошел к Алехину  и торжественно облобызался с ним старик барон Ленкшевич, ныне уже покойный.

Само собой разумеется, - «наша взяла». В Шанхае было большая русская колония, которая так принялась за Алехина, что все члены клуба только его и видели. Его водили завтракать, обедать, ужинать. В офицерском собрании его усадили за бридж. На улице его осаждали приятели по Петербургу, по Парижу. А Общество Русских Спортсменов приурочило к его приезду специальное футбольное состязание, на котором он должен был бросить первый мяч. После состязания спортсмены так напоили его, что на свою первую пресс-конференцию в Китай Отеле он вернулся с опозданием чуть ли не на час, к великому ужасу г-жи Фримен, которая почему-то напала на меня:

- Вот что с ним делают ваши русские! Ну, как он будет играть?

В довершении всего Алехина затащили еще на шанхайскую Татьяну, которая праздновалась не под Новый Год по старому стилю, как в Нью-Йорке, а позднее. Само собой разумеется, там было разливанное море, и Алехин не только не отставал от других, а наоборот «опережал».

- Чемпион ведь, - одобрительно говорил редактор «Вечерней зари» Суворин.

Дама, сидевшая за ужином рядом с Алехиным, носительница высоких добродетелей, чуть не плакала, глядя на него:

- Вы – гордость России! Зачем вы так пьете?!

- Сельская учительница? – буркнул ей через плечо Алехин, и попал в точку. Дама была действительно «урожденная сельская учительница».

Алехину понравился Шанхай. Дни, которые он там провел, были даже не просто пьянством. Это был какой-то бесконечный русский разгул, от которого он в дисциплинированной Европе, вероятно, отвык. А тут нечего было стесняться, все были ласковы, внимательны, смотрели на него влюбленными глазами, старались угадать малейшее его желание.

А раз так – ну, и гуляй душа! Расплачиваться будем потом.

Первой расплатой была одновременная игра, в которой против Алехина играло около тридцати человек и среди них русские чемпионы Трейер и Поляков. Сеанс был в нижнем зале ХСМЛ. Шахматисты сидели большим кругом, некоторые играли с консультантами. У Алехина, как всегда при одновременной игре, были белые. Первые ходы он делал, почти не глядя на доску, быстро переходя от стола к столу, двигая пешки почти автоматически. Задерживаться у досок он начал чуть ли не после десятого хода, причем все обратили внимание, что больше всего он задерживался у доски Полякова.

Игра, ко всеобщему удивлению, закончилась вничью. Газета «Слово» объявила это победой, считая, что ничья против такого числа игроков, да еще с консультантами, иначе рассматриваться не может. Шанхайские шахматисты второй и третьей категории торжествовали – показали, мол, свой класс, да еще кому. Самому Алехину. Но один из «первокатегорников» был глубоко потрясен.

- Ведь он презирает нас, понимаете, презирает, - говорил он в редакции «Шанхайской зари». Он совершенно не играл с нами. Просто  торопился отделаться!

Быть может, какая-то доля правды тут и была. Большинство шанхайских шахматистов Алехина не интересовало. Игра их была трафаретной, в ней совершенно отсутствовала столь дорогая ему творческая мысль. Потому он и играл спустя рукава. Терять ему было нечего, шанхайский матч не был официальным матчем. Но то, что Алехин перед игрой «перегрузился», было тоже верно.

К сеансу игры вслепую он сначала проявил, как будто, больше внимания, но тут опять-таки подвел какой-то завтрак. После этого завтрака Алехину нужно было просто выспаться, но времени не было. В ХСМЛ он приехал, конечно, с опозданием и в весьма скверном настроении.

На этот раз игра происходила в двух помещениях. Шахматисты сидели, как прежде, в нижнем зале, а Алехину была отведена небольшая комната наверху, что-то вроде хоров или балкона. Вдоль перил была поставлена большая классная доска, на которой должны были записываться ходы самого Алехина.

Войдя в комнату быстрыми шагами, Алехин прежде всего попросил кофе, а потом устало бросился в объемистое кожаное кресло. Ему принесли чашечку, он поморщился, проглотил ее и попросил еще. Дали еще чашечку.

- А нельзя ли кофейник? – спросил Алехин еще резче. Когда же ему принесли кофейник, он прямо заорал:

- Да, что у вас нет посуды побольше?

Тут ему принесли целый жбан и огромную чашку. Таких жбанов во время игры Алехин выпивал два или три, нужно было иметь бычье сердце, чтобы выдержать такую порцию. Но ничего не помогало. Во время игры Алехин несколько раз начинал дремать. Когда приходил в себя, - раздражался, спорил, кричал, что его ходы неверно записываются. Все равно не помогало. На этот раз не было даже ничьей. Алехин просто проиграл.

«Шанхайская заря» писала обо всех играх честно, хотя и по возможности деликатно… Но эта деликатность Алехина, видимо, не утешала. Последние день или два перед отъездом он провел у себя в отеле, почти никого не принимая.

Но раз отдав свое сердце Алехину, Шанхай уже не мог забыть его. Все мы горько переживали его поражение в матче с Эйве и были счастливы, когда он вернул себе мировой чемпионат, победив Эйве. О том, что у него выиграли какие-то наши «третьекатегорники», мы даже как-то и не вспоминали, считая это неприличным.

Да он, фактически, и не проиграл этих игр, он их просто пропил.