Парадоксы гения

Мускулистый атлет, склонившийся, чтобы поцеловать красавицу, — гениальный штангист Давид Ригерт. Во второй половине XX века тяжелая атлетика пользовалась огромной популярностью, на крупнейшие соревнования билетов было не достать. И в этом — огромная заслуга артистичного штангиста, с кажущейся легкостью, даже игривостью расправлявшегося с соперниками, Давида Ригерта. Гений помоста, по-другому о нем не скажешь. А гений, как известно, парадоксов друг.

Он во всем необычен, даже сам факт его появления на свет уже парадокс, уходящий корнями в нашу историю. Давид Адамович Ригерт — внук давно обрусевшего немецкого барона, помещика Рудольфа Горна, выдавшего дочку замуж за собственного батрака, — редкий, согласитесь, случай! Вот вам и генетика: аристократизм во всем в сочетании с крестьянским трудолюбием.

Он уродился крепким парнем, вовсе не стремившимся к тяжелой атлетике. К победам — да, но на ринге, а не на помосте. И вышел на ринг рано, а рожденный побеждать, он этим и занялся , нокаутируя соперников по юниорским районным соревнованиям. В спорте равных ему не было, и он, бесспорно, прославился бы в боксе, как впоследствии в штанге. Но кто-то из нокаутированных обиделся и решил по-своему отомстить. В итоге Давид получил в темноте лопатой по носу (на ринге-то до его носа дотянуться не смогли). Хрупкий орган обоняния был безнадежно сломан, о боксе пришлось забыть. А девать-то силушку куда-то надо, и внук принявшего советскую власть барона взялся за штангу. Лопата не отбила желания побеждать. И Давид Ригерт продолжил крушить. Только уже не челюсти соперников — мировые рекорды.

Это ему удалось сделать 63 раза — фантастическая цифра. Еще более фантастическими казались поднятые им килограммы. Ну а наибольшее изумление вызывали суммы в тех же килограммах, на которые он опережал соперников. Соперников в полном смысле слова у него не было. Он опередил свое время. Конкурировать с Давидом Ригертом не мог никто. Даже выдающиеся болгарские тяжелоатлеты, ученики великого тренера Ивана Абаджиева, заранее отдавали Ригерту золото на чемпионатах мира и Европы. Непобедимый. При нем можно бороться лишь за второе место. Так считали его современники-штангисты. «Ригерт — гарантированная золотая медаль», — прикидывали перед Олимпиадами руководители советского спорта. Интересно, а как еще можно было считать, если за несколько месяцев до Игр в Мюнхене, на чемпионате Европы 1972 года он опередил серебряного призера в сумме троеборья на 30 кг?! Выглядел на тяжелоатлетическом помосте Гулливером в стране лилипутов, хотя соперниками были штангисты высочайшего класса.

Вскоре выяснится, что соперник у Давида Ригерта все-таки есть — он сам. Нет, он не нарушал режим, был всецело предан любимому делу, отдавал ему себя всего без остатка. Что подвело его на Играх в Мюнхене, где великий штангист получил «баранку», не справившись с начальным, «игрушечным» для него весом? Излишний артистизм, нервы? «Не пищать» — его девиз, и он никогда этого не объяснял. Олимпийский чемпион не дотянул до рекорда Ригерта 37,5 кг, но разве от этого легче?

Вскоре он вновь начал побеждать, сокрушая собственные мировые достижения. А 4 года спустя выиграл и Олимпийские игры. Увы, шестикратного чемпиона мира и девятикратного чемпиона Европы впереди поджидала еще одна неудача, им же расцененная как трагедия.

На Олимпиаде в Москве Ригерт вновь получил «баранку». Тут уже в отличие от фиаско в Мюнхене причины понятны. Давид за 4 месяца согнал 10 кг, чтобы в интересах команды выступить в другой весовой категории (до 90 кг), где советские тренеры опасались быстро прогрессировавшего болгарина Румена Александрова. Конечно же, при таком стремительном похудании обменные процессы в организме нарушаются, делать этого не следовало, но Ригерт был слишком уверен в себе.

Он слишком много и часто побеждал, устанавливал фантастические рекорды, чтобы два олимпийских провала прошли бесследно. Давида Ригерта стали называть великим… олимпийским неудачником. Но разве правомерно именовать так олимпийского чемпиона? А Ригерт все же триумфально выиграл Игры-1976.

Он подлинно велик. Гений помоста. Его две олимпийские осечки — не более чем парадоксы гения.