Первый вице-президент Федерации Легкой атлетики России Игорь Тер-Ованесян: У меня хорошая наследственность

В середине мая Игорю Тер-Ованесяну исполнилось 70 лет. Это единственный за всю историю Олимпийских игр прыгун в длину, прошедший пять Олимпиад. Входит в пятерку лучших прыгунов мира за всю историю легкой атлетики. Коллеги и журналисты считают его истинным интеллектуалом. Редкое обаяние, мудрость и юношеский задор Тер-Ованесяна очаровывают.

Но он совсем непубличный человек. И корреспонденту «Спорта» понадобился почти месяц, чтобы уговорить его на интервью. В ходе беседы выяснилось, что у его супруги в этот день был день рождения.

Каждая женщина — новая книга

— Это утро я начал с букета цветов, — начал Тер-Ованесян. — Пришел на рынок и стал выбирать розы. Купил 49 штук — был в полной уверенности, что ей 49 лет. А когда принес и подарил, оказалось, что надо было купить чуть больше (улыбается).

— А ваша супруга занималась спортом?
— Ольга Клейн была рекордсменкой Европы в беге на 400 метров с барьерами. Я охмурил ее, когда ей было восемнадцать, а я был уже взрослый — лет тридцати. Тогда я был женат, и наши отношения не носили постоянного характера. Мы периодически встречались. Ольга родила от меня ребенка. Это было исключительно ее решение, и она ни на что не претендовала. Потом вышла замуж и родила ребенка в этом браке. Но мы продолжали встречаться. Потом ее муж погиб в автоката­строфе. А я наконец-то понял, что с этой женщиной обрету гармонию, которой мне всегда не хватало. И мы сейчас вот так счастливо живем.

— У каждого человека есть какие-то свои критерии красоты…
— В женщине для меня важны глаза, ум и сексуальность. Но я не могу пройти мимо, чтобы не посмотреть на любую интересную женщину. Ведь самое прекрасное, что создал господь, — это женщины. Я до сих пор открываю для себя новые грани в них. Каждая женщина, которую я встречаю на своем пути — это новая непрочитанная книга. В каждой открываю для себя что-то интересное. А через них — в себе. Со временем я понял, что внешние формы, которыми мы восторгаемся, совершенно не определяют глубины страсти и тех ощущений, которые мужчина испытывает потом. Гораздо важнее то глубинное, что скрыто от наших глаз. И тонкие струны души, которые затрагиваешь, когда доходишь до близких отношений. Это и рождает наиболее сильные впечатления и чувства.

В школе был оболтусом

— Вы как-то сказали, что прыжки в длину — странный вид…
— Да, в нем нет никакой логики. Думаю, это единственный вид в легкой атлетике, а может, и среди остальных видов спорта, где так долго держатся рекорды. Если бы в прошлом году на чемпионате мира в Осаке я разбежался и прыгнул 8,35 метра, то с результатом сорокалетней давности занял бы 3-е место. С 1936 года, когда Джесси Оуэнс прыгнул на 8,13, прошло более 70 лет. И за это время только пять атлетов были рекордсменами: Джесси Оуэнс, Ральф Бостон, Тер-Ованесян, Боб Бимон и Майк Пауэлл. Хотя в 91-м, на чемпионате мира в Японии, за несколько минут до прыжка Пауэлла, в рекордсменах побывал Карл Льюис. Но тот день был каким-то особенным: два прыгуна преодолели фантастический рекорд Боба Бимона (8,90). Так вот, Тер-Ованесян среди этих пяти рекордсменов был единственный белый и европеец.

— Для прыгуна в длину большое подспорье — попутный ветер. А ваша жизнь течет при встречном ветре или попутном?
— Как-то думал об этом. Я плохо учился в школе и вообще был оболтусом. Отец говорил: «Ну что ты смотришь своими бараньими глазами? Пошел вон». Я и сам понимал, что недостаточно работаю над собой, мало читаю. Комплексовал по этому поводу. А потом начал заниматься спортом и очень изменился. У меня, видимо, хорошая наслед­ственность. Мне достались длинные ноги и добрый нрав — от мамы. А от отца — южная страсть. Плюс социум, в котором я сформировался. Я вырос в спортивной среде. Папа был призером Спартакиады народов в метании диска, окончил институт физкультуры и стал спортивным ученым. Он был мне очень близок. И я хотел продолжить династию. Тоже окончил физкультурный институт и защитил кандидатскую. Кстати, мой научный руководитель, профессор Зациор­ский — один из ведущих спортивных ученых — был учеником моего папы.

— А по какой теме защищались?
— Профессор сказал мне: «Давай похулиганим. Поскольку любой человек, достигший выдающихся результатов в спорте, уникален, интересен его опыт. Поэтому будем изучать и исследовать тебя». Так что диссертацию я защитил на себе (улыбается).

«Крестный отец» Бубки

— После ухода из большого спорта не всем удается найти себя в жизни…
— Я работал в национальной команде — старшим, главным тренером по прыжкам в длину, потом наставником сборной. Был президентом федерации легкой атлетики. И в спортивной карьере, и в тренерской у меня была насыщенная жизнь — по своему накалу, впечатлениям и стрессу. Так что в профессиональном смысле, с точки зрения реализации планов и замыслов, я удовлетворен свой работой.

— Вы стали «крестным отцом» Сергея Бубки. В 1983 году взяли его в сборную, хотя на тот момент он не отличался выдающимися достижениями…
— Был такой эпизод в моей жизни. Я включил в состав национальной команды Сергея и Геннадия Авдеенко. И они оба выиграли чемпионат мира в Хельсинки. После этого все сказали: «Тер — зараза — что-то знает».

— В одной вашей публикации я прочитала такую фразу: «Теперь — имеет большее значение, чем завтра. В миге заключается время. Понять миг — значит быть свободным». Что вы имели в виду?
— Чувство, связанное с победой. Когда ты абсолютно счастлив и находишься как бы вне времени и пространства. Это короткое мгновение, которое длиться долго не может. И не должно. Особенно в спорте. Если человек долго живет ощущением счастья, он перестает работать над собой, расти и совершенствоваться. В этом миге и в адекватном его восприятии и заключается истинная свобода.