Равиль Гусманов: «В снах постоянно опаздываю на игры»

Тренер «Трактора» – об относительно раннем завершении карьеры, требовательности Андрея Назарова, «нормальных деньгах» за океаном и собственной лени.

С Равилем Гусмановым мы встретились в холле петербургской гостиницы «Москва». До матча «Трактора» с местным СКА в «Ледовом» оставалось пять часов. «Сейчас спущусь», – лаконично прозвучал в трубке хриплый голос бывшей звезды сборной России. За годы карьеры болельщики «Магнитки» и «Трактора» привыкли к его хмурому взгляду. Лет двенадцать назад мне искренне казалось, что этот форвард даже не подозревает, зачем нужна улыбка. Из лифта Равиль вышел настороженным. В одной руке – баул на колесиках, в другой – костюм, а за спиной –целая эпоха российского хоккея, во времена которой не каждый сумел сохранить верность выбранному пути. Вспоминая былые невзгоды, Гусманов, как полагается мудрому человеку, улыбался и даже смеялся. Впрочем, на тренерском мостике «Трактора» он, как и в былые годы, – кремень.

Родители вывели на новый уровень

— Владимир Малахов говорил, что завершил карьеру, потому что устал от хоккея, заставлял себя играть. 38 – возраст не критический, но вы повесили коньки на гвоздь.
— Не потому, что хоккей надоел, – иначе бы не становился тренером. Скорее, обстоятельства так сложились. Возраст напоминал о себе. Я думал: «Что дальше? Что потом?» А тут предложение стать помощником тренера главной команды родного города. Поговорил с семьей и решился. Лучшего момента и ситуации я бы вряд ли дождался.

— К костюмам, в которых теперь надо появляться на лавочке, долго привыкали?
— Достаточно быстро. Сейчас в арсенале три штуки. Периодически обновляю гардероб. Правда, никуда, кроме игр, их не надеваю.

— Почему?
— Во время сезона в таком виде особо никуда не выберешься – некогда. А летом жарко.

— Вы называете Челябинск родным, хотя на свет появились в Набережных Челнах…
— Я был совсем маленьким, когда родители переехали, чтобы отдать меня в челябинскую хоккейную школу – одну из лучших в стране.

— «Без меня меня женили».
— Отчасти (улыбается). Хотя я и до этого играл. Получалось неплохо. И родители решили вывести меня на новый уровень.

— Был игрок, на которого смотрели с открытым ртом?
—Как и все мальчишки того времени, восхищался интеллектуальным хоккеем первой пятерки ЦСКА и сборной: Крутов – Ларионов – Макаров – Фетисов – Касатонов. Смотрел на них не отрываясь.

— Начало 90-х для вас вышло ярким: бронзовые медали Межнациональной хоккейной лиги 1993 и 1994 годов, участие в Олимпийских играх…
— В те годы у «Трактора» сложилась классная команда. Тот самый сплав опыта с молодостью. В сборную же попадали ребята 1970–1972 годов рождения, вышедшие тогда на высокий уровень, который поддерживали еще много лет.

— 1994 год. В стране все рушится. Хоккей – не исключение. Что это за сборная поехала в Лиллехаммер?
— Молодая команда. Мне 21 год был, остальные – ненамного старше. Кстати, думаю, как раз опыта в решающих матчах нам и не хватило. Четвертое место было провалом. В те времена…

—Тогда Федерация хоккея России параллельно с национальной сборной, которую тренировал Борис Михайлов, «запустила» самостоятельную олимпийскую команду под руководством Виктора Тихонова и Игоря Дмитриева. То есть «олимпийский» нападающий Гусманов играть у Михайлова права не имел?
— Имел. Если тренер одной из этих команд по каким-то соображениям хотел видеть у себя игрока другой команды.

— В чем тогда смысл?
— Не помню… Опять же – переходный период в стране. Разваливалось все. В хоккейной федерации не могли определиться, кто главнее. Подробностей уже не помню, но, скорее всего, это было связано с тогдашним руководством нашего хоккея. Впрочем, не только хоккея.

— Тихонов с Михайловым относятся к категории тренеров-диктаторов. Вам, 21-летнему, с кем работалось тяжелее?
— Я, кстати, считал, что с нами можно и пожестче. Молод был и счастлив просто оттого, что выступаю за сборную, получаю игровое время. О тренерских методах даже не задумывался. Получал удовольствие от работы.

— Алексей Касатонов с Игорем Ларионовым по сей день рассказывают страшилки о физподготовке в тихоновском ЦСКА.
— Они с Виктором Васильевичем весь год вместе работали. Мы же собирались на короткий отрезок – один турнир. И «нагружать» нас особо времени не было.

— Олимпийскую майку на память сохранили?
— Конечно. Еще дома висит сетка с молодежного чемпионата мира 1992 года. Эпохального, можно сказать.

— Отчего?
— В декабре 1991-го мы приехали в Германию сборной СССР, а после Нового года такой страны не стало. Когда выиграли турнир, под купол арены подняли олимпийский флаг с пятью кольцами, сыграв даже не помню сейчас какую музыку.

— Не страшно было возвращаться домой, где в ваше отсутствие даже флага не стало?
— Мы были счастливы триумфом, о политике меньше всего задумывались.

Безголовых тренеров не было

— Почему в 1993-м вы не играли на чемпионате мира?
— Не попал в состав.

— Расстроились?
— Кстати, не слишком. Думал: «Мне только 20, впереди еще много турниров». Постарался отнестись к ситуации как к дополнительному стимулу лучше тренироваться.

— В 90-х ребята, когда перед чемпионатом мира в сборной узнавали, что в команду едет какой-то энхаэловец, злились?
— Все трезво смотрели на вещи. Если приезжает человек, который сильнее, значит, и команда станет сильнее. Кто сильнее, тот и играет. Спортивный принцип, и никаких обид. Да их и не было.

— Не чемпионате мира 2002 года Михайлов кричал вам после нереализованного выхода один на один: «Ты почему не забил?» Удивила подобная формулировка?
— По-моему, странная. Тренер может сказать «Эх, жалко, что ты не забил…», например. Но не «Почему?..».

— Тренер, которого на вашей памяти особенно боялись игроки, – Андрей Назаров?
— Не то чтобы боялись… Андрей – нормальный человек. Когда надо, накричит. Ошибется кто-то из молодых – объяснит на повышенных тонах, почему тот не прав. Или наоборот – спокойно расставит точки над i. Кому-то кнут, как говорится, кому-то пряник. С нами, ветеранами «Трактора», у него были добрые отношения. Мне, по крайней мере, игралось комфортно под его руководством. До сих пор часто общаемся, и я всегда рад встрече с Назаровым. Кому-то его требовательность может не нравиться, но он тренер с ясным умом.

— Чем Назарова вывел из себя нападающий Константин Касянчук?
— Хоккей – мужской, заводной вид спорта. Назаров сам еще недавно играл. Видимо, просто эмоции захлестнули во время матча.

— Тренеры с «тараканами» в голове попадались?
— Играл у многих. В том числе – у странных. У каждого свои, непохожие на других, «насекомые». И это радует, потому что совсем «без головы» не попадались. Раздевалку никто не крушил, бойлеры в игроков не кидал.

— Помните день, когда решили: «Все, еду в НХЛ»?
— 1994 год. Меня еще годом ранее звал «Виннипег», но я не решился. Агент тоже советовал: «Поиграй здесь пока, прибавь физически. Есть шанс попасть на Олимпиаду. Им надо воспользоваться». А когда я уже настроился на переезд, из «Трактора» отпустили легко. Тогда многие уезжали – времена такие были.

— Борис Миронов рассказывал, что, приехав впервые в «Виннипег», увидел в тренировочном лагере 13 человек из бывшего СССР. Вы скольких насчитали?
— Цифру не назову, но немало. Так что даже без знания языка чувствовал себя очень комфортно.

— За год до вашего приезда «Джетс» с целой группой наших соотечественников в составе стал худшей командой Восточной конференции.
— Про НХЛ часто говорят: «Там совсем другой хоккей». Это не пустые слова. Все роли там распределены. Приезжаю я, смотрю в прошлогоднюю статистику команды: нападающий основного состава – два гола в 80 матчах. Думаю: «Ткачук – за сорок шайб, Стин – 19… Штук 10–15 я-то по-любому забью». Но когда вникаешь в их кухню, понимаешь, что все работает совершенно иначе.

— Почему фанатевший от европейского хоккея генеральный менеджер «Джетс» Майк Смит не дал вам шанса?
— Я только приехал, как начался локаут. Меня отправили в фарм-клуб, где я отыграл сезон. Об этом, кстати, никогда не жалел: хорошая школа и в бытовом, и в игровом, и в человеческом плане.

— Но даже когда вы были лучшим бомбардиром «Спрингфилда», шанса в первой команде не получили…
— Там никто ничего не объясняет. Помню, играем выставочный матч с «Калгари». 3:2 выиграли, я дубль сделал, в том числе победную забил в овертайме. После игры подходит кто-то из верхушки: «Ты просто молодец! Держи билет!». «Куда?» – уточняю. «На самолет. Завтра тебя ждут в фарм-клубе».

— 30 000 долларов за год в фарм-клубе для игрока из России того времени – много или мало?
— Поскольку у меня был контракт с «Виннипегом», я получал больше. По меркам НХЛ – нормальные средние деньги. В российском хоккее тогда гораздо меньше, чем сейчас, платили.

— Александр Прокопьев говорил, что за месяц в «Динамо» получал 2000 долларов…
— Как-то так. В Америке тридцать – это если «чистыми». Без вычета налога (около 40 процентов. – С) сумма в соглашении прописывалась неплохая.

— За годы в низших лигах что потеряли и что как игрок приобрели?
— В любом случае приобрел. Там хоккей контактный, а коробки маленькие. «Поймать» игрока гораздо проще, чем в Европе. Будешь «щупликом» – не выживешь. Тренеры требовали играть без прокатов, бить в тело и быть постоянно нацеленным на ворота. У нас больше пасов, комбинаций. Там прямолинейнее: вошел в зону – заряжай! Но к любому хоккею надо быстро адаптироваться. В Россию я вернулся другим хоккеистом: повзрослевшим, набравшимся опыта. В Суперлиге этот опыт мне очень пригодился.

Лед в крови

— Вернулись, потому что надоела битва головы со стеной?
— Наверное. Была возможность остаться – контракты в НХЛ предлагали. Видимо, «перемариновался» я в низших лигах. Что-то кому-то доказывать не было никакого желания. А тут Валерий Константинович Белоусов – он тогда в «Магнитке» уже работал – звонит: «Возвращайся, – говорит, – у нас хорошая команда, отличные ребята и перспективы победить». Я вернулся и не пожалел. Мы в тот год выиграли все турниры. По-моему, за весь сезон всего в трех или четырех матчах уступили.

— «Магнитку» конца 90-х называли последними романтиками хоккея. Согласны?
— Такие формулировки – дело журналистов. Мы играли в веселый хоккей с многоходовыми комбинациями. Хорошо справлялись с реализацией моментов. С тем же «Динамо», бывало, они могли весь матч провести у нас в зоне, а мы два раза сбегаем до ворот – два гола и победы. Очень мастеровитая команда была и технически подкованная.

— Игра в каком сочетании чаще снится: с братьями Корешковыми или с Разиным и Гольцем?
— В последнее время, кстати, хоккей часто снится. И сюжет схожий: постоянно опаздываю на игру. То автобус без меня уйдет, то на матч одеться не успеваю. Судья уже свистнул, а я еще не пришел. Может, подсознательно хочется вернуть статус хоккеиста. Может, недовыиграл что-то, недосказал свое. Хотя никогда не жалел о том, что было. В НХЛ не попал – значит, так должно было сложиться, значит, надо было что-то в себе менять. Никого никогда не винил, что меня якобы не поняли и тому подобное. Человек сам инженер и строитель своей жизни. Я свою карьеру построил так. С удовольствием играл с Корешковыми, с Андреем и Сашей. Мы и сейчас стараемся поддерживать отношения. Гольц в Германии выступает, поэтому давненько не говорили. Сашу Корешкова после завершения им карьеры тоже редко встречаю. А Женя с молодежной командой «Стальные лисы» часто к нам в Челябинск приезжает. С Разиным созваниваемся. По стилю и манере эти игроки, конечно, отличались. Белоусов нас всегда настраивал и настраивает: «Получайте удовольствие от игры! Хоккей не должен стать механической работой. Надо думать и кайфовать от процесса». Я бы и до 38 не доиграл, если бы мне процесс был в тягость.

— Разин после хоккея пробовал себя на поприще телекомментатора. А вы могли бы отдалиться от хоккея?
— После стольких лет в игре вряд ли. Очень доволен, что получил работу в «Тракторе». Я с трех лет на коньках, лед в моей крови. Да, когда сидел на сборах, тренировался – хотелось домой, к семье. А во время отпуска на второй месяц рука сама тянулась к клюшке.

— Какая часть тела больше всего ноет в паршивую погоду?
— Много чего. И не только в паршивую. Хоккей – травматичный вид спорта. С позвоночником проблемы… Но я не люблю о недугах, считаю, еще повезло, что в 38 завершил. Многие из-за травм и до 30 не доигрывают. У каждого свои болячки.

— Михаил Бородулин в 33 года из-за болезни завершил?
— Из-за коленей. Они не сгибались и не разгибались. Онкология позже обнаружилась. Рак быстро съедает, и Бородулина тоже не пощадил. В 2000-м Миша завершил, в 2003-м его не стало.

— Моменты, когда становилось страшно за жизнь, были?
— В основном в воздухе. Из-за непогоды мы с «Магниткой» часто по нескольку раз заходили на посадку. Лайнер болтало от ветра, как на американских горках. Летали на маленьких Ан-24, было очень стремно. Когда трагедия с «Локомотивом» случилась, долго не находил себе места. Многих ярославских ребят знал лично. Игоря Королева – с 1994 года, мы в «Виннипеге» пересеклись, потом за «Магнитку» вместе играли. Ходили друг к другу в гости семьями…

Лень и трудовая доблесть

— У вас с Яшиным один агент – Марк Гандлер. Как вообще хоккеист выбирает себе представителя? По каким параметрам?
— Знакомиться с игроками, объяснять нюансы своей деятельности, заинтересовывать – стандартная агентская работа. Также выбор зависит от человеческих, житейских, скажем так, факторов. Кому-то комфортно работать с конкретным агентом, кому-то не очень. Из серии «на вкус и цвет товарищей нет». Я Гандлеру очень благодарен, особенно за первые годы в Северной Америке. Я совсем молодой в Канаду приехал, с семьей. Ни языка не знал, ни нравов. Бытовые вопросы – на каждом шагу. Марк в любых ситуациях помогал моментально.

— Гандлер посоветовал попробовать пробиться в НХЛ во второй раз?
— Это совместное решение. «Миннесота» вышла на нас с предложением. Говорили: «Мы заинтересованы в вас». Контракт односторонний, и по деньгам неплохо было. Всё всех устраивало.

— А что потом?
— Не знаю. То ли планы у них поменялись, то ли еще что… Ни одного матча за «Уайлд» сыграть не дали, сразу в «Хьюстон» отправили. А я уже не в том возрасте находился, чтобы скитаться по фармам, играя против молодежи, – 29 лет. С профессиональной точки зрения мне это было неинтересно. Провел за «Аэрос» одну встречу и понял, что заинтересованности во мне нет. И, как говорится, чемодан, вокзал, Россия.

— Худший дворец, в котором доводилось играть?
— Всякие бывали – вплоть до открытых полян. Или, если точнее, полуоткрытых. В Перми – мы к «Молоту» приезжали – стадион состоял из двух стен вдоль коробки. Не достроили… Или матч Евролиги во Франции: оглядываемся и обалдеваем – вместо стекол выше борта железная сетка. Смотрим друг на друга: «Это, ё-моё, если в борт лицом – квадратики на память?» Игра, кстати, тогда жесткой получилась.

— Черта характера человека Гусманова, от которой хотел избавиться хоккеист Гусманов?
— Лень, конечно. Как ни крути, она присутствует. Можно что-то сделать сейчас, а ты думаешь: «Да ладно, никуда не убежит, потом сделаю».

— И это говорит человек, награжденный медалью Петра Великого «За трудовую доблесть»…
— (Смеется.) Помню, получил ее перед началом сезона на Мемориале Ромазана. За серебро на ЧМ‑2002, если не ошибаюсь.

Опубликовано в еженедельнике «Спорт день за днем» №40 (19-25 октября 2011 года).

Использование материалов еженедельника без разрешения редакции запрещено.