Решающая формальность Шараповой

В допинговой волне, накрывшей российский спорт в праздничные мартовские дни, особняком, безусловно, стоит история Мария Шараповой.

Речь сейчас не о многомиллионных финансовых убытках, которые может понести одна из самых узнаваемых спортсменок мира, и не о начинающейся истерике «Так поступают с ней, потому что она русская». Эту тему вообще лучше отбросить в мусорную корзину — вспомните историю краха Лэнса Армстронга. Легенда велоспорта, один из героев нации потерял на допинговом скандале едва ли не все. И, по большому счету, так и не оправился после поднявшегося шума до сих пор.

Речь о другом. О том, как Шарапова отработала на публике черную для нее новость.

Маша пришла на пресс-конференцию в темном наряде. Сдержанно и в меру откровенно призналась в употреблении допинга, не допустив никакой утечки информации прежде времени и набрав всем вышесказанным немало вистов в свою пользу.

Это выглядело едва ли не образцовым примером для учебника по связям с общественностью.

За эту пресс-конференцию хвалят не только Шарапову, но и ее команду. Ситуация, прямо скажем, не совсем однозначная. Именно команда, на мой взгляд, необъяснимым образом «проспала» новость о появлении нового вещества в разделе «допинг» — и это после многократных напоминаний о предстоящем с первого января нового года изменении в правилах. И новости, полетевшие вдогонку к статье Шараповой, создали странную атмосферу недосказанности.

Почему она продолжала принимать препарат? Почему не попыталась сказать, что последний прием был еще до января и обнаруженный допинг — не более чем следы распада?

Но в любом случае Шарапова показала пример, как надо доносить до людей информацию. Как формировать позицию в критической ситуации самой, а не ждать, что и как скажут другие.

На этом фоне поразительной кажется история, случившаяся после химкинского дерби.

ЦСКА — «Спартак». Первый матч Романа Широкова за ЦСКА в чемпионате и сразу после перехода из «Спартака». Самое важное противостояние страны.

А на выходе — полный информационный ноль. Ни одного человека в смешанной зоне после игры, кроме Реброва.

Ни одного.

И это на фоне правильных слов, традиционно произносимых руководством РФС, лиги, клубов.

О тяжелых временах и необходимости привлекать на стадион спонсоров, болельщиков, рекламодателей.

О том, что футбол теряет позиции, уступая хоккею, биатлону, да и другие виды спорта неподалеку.

Был такой случай в первые дни работы Фабио Капелло в сборной России. Один из ветеранов уклонился от обязательного посещения микст-зоны после тренировки. А команда уже сидела в автобусе, и замену ему найти не удалось. Получилось, что вместо двух человек с прессой в тот день общался один.

Капелло, узнав о случившемся, пришел в ярость. Это выглядело, надо сказать, впечатляюще. Злиться по поводам он умел ярко.

С тех пор — ни одного отказа не было.

Акинфеев, Денисов, Игнашевич, Кокорин — все они шли на общение с журналистами без особой охоты, но все равно делали это.

Потому что Капелло было важно, чтобы игроки сами доносили до болельщиков свою позицию по происходящему в команде. И было важно, чтобы его правила исполнялись.

Результат, конечно, всегда важнее таких нюансов. Но бывают дни, когда нюансы оказываются решающими.

Уверен, кстати, что, если бы Капелло согласился пойти пообщаться с журналистами вечером после матча с Алжиром, что ему предлагали, отношение к нему после Бразилии было бы иным.

Но он не пошел. В отличие от Шараповой.

Наверное, потому, что бытие часто влияет на сознание. В нашем футболе общение с прессой на обязательных мероприятиях давно стало формальностью.