Рядовой запаса

13 апреля свой день рождения отмечал Гарри Каспаров. А двумя неделями ранее Международная шахматная Федерация (ФИДЕ) преподнесла ему подарочек, исключив Гарри Кимовича из списка действующих игроков. О том, что это событие означает, к каким последствиям привело – и еще может привести, размышляет наш шахматный обозреватель Илья Одесский.

Утром 1 апреля 2006 года весь шахматный мир прильнул к экранам своих мониторов. На официальном сайте ФИДЕ вывесили новый рейтинг-лист.

Фамилия «Каспаров» в этом списке отсутствовала.

Ну, не совсем так. Она там была – Каспаров Сергей, подданный Белоруссии, мастер спорта. Но всех интересовало сочетание слов Каспаров и Гарри. Этого-то сочетания и не было. Ни на верхней строчке списка «Топ-100», который Гарри Кимович возглавлял 20 с лишним лет, ни на какой-либо еще.

Если верить этой бумаге, шахматиста Гарри Каспарова никогда не существовало. Бумага имела официальный статус. Верить не хотелось.

В списках не значится

Две недели спустя газеты, журналы и неспециализированные Интернет-ресурсы все еще обсуждали это событие. Мутный трагизм и выморочный пафос одних изданий, скупые, подчеркнуто официальные строки других – вместе они все равно создавали впечатление, как если бы хор на манер известной песни взялся пропеть: «Ай-яй-яй-яй, отняли рейтинг, отняли рейтинг, ай-яй-яй-яй, ни за что ни про что». Между тем, трагизм, равно как и скупость в данном случае совершенно излишни – во-первых, потому что решение, принятое ФИДЕ, абсолютно формально, а во-вторых, потому что оно еще и человеколюбиво.

Формальным это решение является потому, что оно принято по всей форме. Игрок, какую бы царствующую фамилию он ни носил, год не играл в шахматы – спустя ровно год, согласно букве закона, его переводят в так называемый «inactive», иначе – разряд «бездействующих». Каспаров закончил с турнирными выступлениями в 2005-м, накануне Дня смеха. Спустя 365 дней формально он стал никем. Если бы он сказал «с меня хватит, ухожу» 17 мая или 28 сентября или в любой другой далеко отстоящий от 1 апреля день, у Судьбы не было бы повода устраивать этот пошлейший спектакль.

Человеколюбивым же это решение сделал один нюанс, ускользнувший от внимания оказавшихся «не в теме» репортеров. Рейтинг у Каспарова никто не отнимал – его лишь заморозили на неопределенное время. Более того, время разморозки определяет сам «пострадавший», а вовсе не мнимо-карательные органы. Этим ситуация в шахматах кардинальным образом отличается от, скажем, теннисной. Вспомним, как Андре Агасси, получивший тяжелую травму и спустя год решивший вернуться в большой теннис, должен был, как герой рассказа Хармса, доказывать всем и каждому, что он таки именно Агасси, а не столяр Кушаков. Потому что рейтинг его после года простоя был равен нулю или зримо приближающейся к этому показателю цифре.
 
Совсем не так обстоит дело в шахматах.

Пока действующие шахматисты мучаются, нервничают, ошибаются и вследствие ошибок теряют очки в рейтинговой гонке, этот самый рейтинг лежит у Гарри Кимовича как ценный вклад в банковской ячейке. Сравнение заведомо неточно, ибо любой лежащий без движения вклад обесценивается вследствие инфляции – но рейтинг Каспарова, поднятый им за годы успешных выступлений на заоблачную высоту, обесцениться не может – он приумножается самим фактом своего сохранения. Если у вас есть три рубля, и вы положили их на депозит, то вы очень бережливы, но не очень умны. А если на черный день припасти миллиард?

Более всего рейтинг Каспарова напоминает консервированный компот из вишен. И пока остальные дядьки – элитные шахматисты – топчутся на солнцепеке, толкаясь и кряхтя, вы достаете небольшой ключик, отпираете этим ключиком замочек в холодильнике, открываете дверцу, протираете запотевшую банку... и сплевываете вишневые косточки, глядя на потуги своих экс-коллег по шахматному цеху. Причем ключик всегда под рукой, и холодильник урчит как при победе коммунизма – совершенно бесплатно.

То, что проделала ФИДЕ с Каспаровым – это не ампутация, а консервация.

Так в чем же дело? Из-за чего тогда весь сыр-бор, если Гарри Кимович от решения ФИДЕ нисколько не пострадал? К чему тогда печатные крики «зарезали, убили», к чему такие лица, будто списанные с картины «Профессор Склифосовский у постели тяжелого больного»?

Дело, как и всегда, не в смысле, а в символе. Год назад Каспаров созвал пресс-конференцию и объявил, что уходит из шахмат. Ему никто не поверил – а если и поверили, то решили, что будет, как в том анекдоте: «немножко уйдет, потом вернется». Он не вернется. Консервированный компот из вишен – божественный напиток, но при одном условии: его все-таки надо открыть, и лучше рано, чем поздно. Если не открывать год, потом еще год, и еще... то потом лучше не надо. На аукционе «Сотбис» выставляют вино 1900 года – но аукционист честно признается: я продаю столетнюю пыль, я продаю уксус.

Он не вернется.

Решение ФИДЕ – как зеленый сигнал светофора. Год шахматный мир жил на красный, ногой нехотя нажимая на тормоза, а руками отчаянно давя на клаксон: мол, пора. «И впрямь пора, – ответило ФИДЕ. – Год мы прожили без Каспарова де-факто. Надо учиться жить без Каспарова де-юре».

Так что же это такое – шахматы без Каспарова?

Стакан наполовину пуст

Разговоры о том, осиротел ли шахматный мир, потеряв своего многолетнего вожака или же напротив, скинул ненавистное иго, сбросил ярмо и расправил плечи – слишком напоминают известный спор оптимиста и пессимиста о наполненном наполовину стакане. Стакан вроде бы наполовину полон – но он же и наполовину пуст. Пустые же, лишенные конкретики разговоры всегда отдают демагогией.

Чтобы заполнить конкретикой пустоту стакана, я предлагаю вернуться в декабрь 2005-го, в его рождественскую неделю. В ту самую неделю, когда в Москве проходил второй Суперфинал чемпионат страны по шахматам.

Под этот чемпионат специально отреставрировали Центральный шахматный клуб. Старинный постройки особняк в центре Москвы после ремонта стал как новая русская изба, нашпигованная самой современной техникой, а также звукоизолирующими полами – для удобства играющих и наблюдающих.

Но болельщиков не было.

То есть они были – но далеко не в том количестве, чтобы вызывать конную милицию и ставить демонстрационные доски на обледенелые склоны Гоголевского бульвара (болельщики со стажем понимают, о чем я). Зрителей было мало; для события такого масштаба и подготовленного организаторами условий для комфортного боления – крайне мало. Но их хотя бы было мало. А вот пресс-центр чемпионата был попросту пуст.

Потому что не играл Каспаров.

За исключением Каспарова чемпионат собрал всех сильнейших. Талантливую молодежь и ведущих гроссмейстеров среднего возраста. Олимпийскую сборную страны в полном составе, включая приехавшего из Франции Крамника. Удобные места для зрителей. Мониторы с прямой трансляцией игр. Оперативно выпускаемые турнирные бюллетени.

А журналистов нет. Потому что Каспарова нет. А раз Каспарова нет – то и события нет.

Отмотаем пленочку еще на год назад. Теперь мы в 2004-м, на первом Суперфинале. В отличие от второго, тот был организован не ахти – на то он и первый. Турнир проходил в ресторане (правда, с видом на Кремль), а игровым залом служила... ресторанная эстрада, и заслуженные гроссмейстеры, сами того не желая, чувствовали себя лабухами.

Шероховатостей, да и прямых нелепостей было пруд пруди. Но пресс-центр был забит битком и говорил на полутора десятках языков, включая корейский и урду. От телекамер не было отбоя. Девочки-репортерши штурмовали свободные ноутбуки, как матросы – Зимний в 17-м году.

Потому что играл Каспаров.

...Не так давно я встречался за ленчем с одним приятелем, которого почти уже потерял из виду. Приятель был из тех, про которых говорят: «Из него мог бы получиться неплохой мастер». Мог бы. Но из него получился неплохой кандидат в мастера, потом он исчез на 10 лет, потом объявился – с двумя гражданствами и тремя паспортами; миллионер, с женой в подмосковном особняке, с любовницей в нью-йоркском (или джерсийском? а, впрочем, неважно), с собственной яхтой в теплое время года и пейнтболом по четвергам. Да, еще с собственным банком – по приколу. Типа аксессуар.

В Россию он вернулся потому, что его заинтересовал серебряный рынок страны – по его словам, динамично развивающийся рынок. За ленчем он в общих чертах рассказал мне об обороте серебра в стране, а затем, по старой памяти, попросил ввести в курс дела его прежней большой любви – шахмат.

Я давно не имел такого благодарного слушателя!

Так ведут себя дети на первом уроке, так индейцы, должно быть, слушают номерную итальянскую оперу. Сообщение, что в 2000-м году Крамник обыграл в матче на первенство мира Каспарова и сам стал чемпионом мира, вызвало реакцию, которую в переводе на цензурный язык можно выразить двумя словами: «Сильно врешь». Совершенно очевидно, что для моего приятеля Крамник по-прежнему остался тем, кем он был в 1990 году – талантливым мальчиком из Туапсе с большим будущим. А ведь Крамнику уже 30, и из этих 30-ти по крайней мере лет пятнадцать Владимир находится в обойме самых топовых игроков мира. В обойме – да, но не на слуху у тузовых людей. Рассказ же о том, что на сегодняшний день титулом сильнейшего шахматиста планеты владеет некто Топалов, а Каспаров с Крамником – день вчерашний, а то и позавчерашний, и вовсе вызвал ответную реакцию, выводить которую в слова я не берусь. Да это и не нужно.

Добивать своего приятеля – то есть объявить ему всю правду и сказать, к примеру, что действующий чемпион Европы носит фамилию Нисипяну, а на ближних подступах к шахматному трону находятся фонетически игривые персоналии Джобава, Карякин и Карлсен (причем последний из них – действительно малыш), я не стал. Бессмысленно. Ясно же как дважды два, что для моего приятеля и ему подобных в шахматах сегодня, как и 10, и 20, и кто знает сколько еще лет назад, есть только три фамилии: Фишер, Карпов и Каспаров. Клубу миллионеров нет дела до того, что первый из этого списка просадил последние мозги в японской предвариловке, а теперь расслабляется под исландским солнышком, дирижируя фонтанчиками гейзеров, второй находится на почетном 31-м месте в рейтинг-листе сильнейших, а третий вот уже год не играет ни во что, кроме политики.

Для них, сильных мира сего, в шахматах по-прежнему есть только ОН. Гарри. И удельный вес всех нисипяну, вместе взятых (тысяча извинений) никогда не перетянет удельный вес игрока, который уже не игрок, чемпиона, который уже не чемпион, и вообще фигуры, которая уже год как не фигура. Проблема не в том, что ушел Каспаров – проблема в том, что шахматный мир никак не может исторгнуть из себя другую фамилию, которая прозвучала бы столь же внятно.

Семибоярщина

Но довольно исследовать пустоту. Взглянем на ситуацию глазами оптимиста – и для начала оттолкнемся от противного.

Великий чемпион подобен кораблю, который уходит в длительное – и, увы! – одиночное плаванье. За годы и даже десятилетия этот корабль обрастает водорослями и прилипшими к борту ракушками, днище его гниет, оснастка дает крен. Корабль замедляет ход, потом останавливается – или продолжает свой путь, черт-те куда и по-прежнему в полном одиночестве.

Всем в шахматном сообществе памятна байка о турнире в Реджо-Эмилии 1992 года. В тот год фестиваль в Реджо-Эмилии – старейший, с безупречной репутацией, – достиг своего пика: финансовые возможности устроителей фестиваля до того окрепли, что в главный турнир оказалось возможным пригласить Самого. Все было сделано по высшему разряду: гостиница, турнирный зал, внимание прессы – за исключением одной маленькой, но весьма существенной детали. А именно: сделав очередной ход и спустившись по малой нужде со сцены, чемпион понял, что VIP-туалет на турнире не предусмотрен.

Надо сказать, что любой крупный шахматный фестиваль – это сотни, если не тысячи его участников. Публика самая разнокалиберная – от гроссмейстеров до любителей выпить пива за доской. И примерно три кабинки на всех. Девиз Международной шахматной федерации «Gens una sumus» («Мы – одна семья») нигде не воплощен столь отчетливо, как в общей очереди, подчеркиваю, любого крупного шахматного фестиваля.

Стоя в общей очереди и переминаясь с ноги на ногу, чемпион клятвенно пообещал, что как раз ноги-то его больше на этом турнире и не будет.  Слово свое чемпион сдержал.

На следующий год вместо Каспарова пригласили Гарсиа Палермо. На слух звучит даже лучше, но на деле не совсем то же самое. Гарсиа Палермо – идеальное имя для киноактера, а спонсоры шахматного турнира хотели видеть Каспарова. Каспаров не приехал. Спонсоры были недовольны. Финансирование фестиваля урезали вдвое. Потом еще вдвое. И еще.

Фестиваль в Реджо-Эмилии проходит до сих пор – только до него давно уже никому нет никакого дела. С профессиональной точки зрения фестиваль умер. И все знают точку отсчета: 1992 год, общая очередь в кабинку.

Вполне допускаю, что вся эта история – апокриф. Выдумка газетчиков, грубо говоря. Но эта история очень уж гладко ложится в длинную колею таких же историй, столь же неочевидно правдивых, но в том или ином виде несомненно бывших.

Каспаров захотел ГМА (Гроссмейстерскую Ассоциацию) – в конце 80-х организовывается ГМА. Каспаров расхотел ГМА – ГМА тотчас же и разваливается. Потом то же происходит с РСА – многообещающее начало, скорейший расцвет и неправдоподобно быстрый – нет, даже не закат, а разгром. Каспаров приводит в шахматы «Intel», большие, абсолютно прозрачные корпоративные деньги – прекрасное начало, невиданная удача; организует на эти деньги серию серьезных турниров – скорейший расцвет, уважение и почет всего шахматного мира; играет матч с компьютерным монстром IBM – прямым конкурентом «Intel» – возмущенная «Intel» уводит из шахмат свои деньги – закат и разгром.

Присутствующий при разгроме ГМА Спасский сказал, что Каспаров – все равно что большевик, провозглашающий: «Кто не с нами, тот против нас!» и «Не знаю что, но доведу до конца». Но намного удачнее, на мой взгляд, эту же мысль выразил когда-то Иван Карамазов, передразнивая цокающую крестьянскую девочку. «Захоцу – вскоцу, – говорил Иван, – не захоцу – не вскоцу».

Уникальность нынешней ситуации в том, что выросло новое поколение очень сильных гроссмейстеров, которое всегда «захоцу». Поколение, для которого конформизм – не упрек, а похвала, и если угодно, жизненное кредо. Поколение, которое готово прогнуться под любого (ну, почти под любого) шахматного правителя, которое приемлет любую глобальную шахматную идеологию, которое готово играть где угодно (от Ханты-Мансийска до Триполи – и это не преувеличение, два последних Кубка мира были разыграны именно в этих точках земного шара!), по какой угодно формуле, с каким угодно регламентом. Поколение, которое не видит смысла в «принципиальных» скандалах и дрязгах и хочет лишь одного: права играть в чемпионские шахматы за чемпионские же деньги.

По иронии судьбы, у них есть все права, кроме этого.

«Вот если бы вернулся Каспаров...», – говорят денежные мешки. «Да сколько же можно...», – говорит поколение. «Все так запуталось», – говорят управленцы в ФИДЕ. «Так распутайте, это же ваша работа», – говорит поколение. «Никто не знает, что вы молоды и сильны», – говорят спортивные агенты. «Так возьмитесь за нас», – говорит поколение.

Лозунг сегодняшнего дня: от выдающихся шахматистов – к выдающимся менеджерам.

Самое смешное во всей этой истории – это откровение одного из «новейших» топ-гроссмейстеров. «То, что он ушел – не беда, но почему в такой момент? Каспаров должен был исправить то, что натворил, навести порядок, а уж потом уходить». Прямо по Фрейду: интереснее всего в человеческой речи – это оговорки и «проговорки». Им бы хотелось, чтобы он ушел как нянька. Нет, даже не так – как домработница. Подмел, вымыл посуду, сходил на базар за продуктами и уложил всех спать.

А он ушел как рядовой.