Страх, ностальгия и долг

Скажу честно, было страшно. Самолет летел в таком тумане, что сразу вспомнились незнайкины басни, как коротышкам приходилось прорубать дорогу воздушному шару топором («туман – это все равно что кисель»).

Уже гулко ухнули выпущенные шасси. Уже работали спойлеры, притормаживая машину на снижении. А земля никак не хотела появиться в иллюминаторах. И поневоле поднимались откуда-то из подсознания нехорошие мысли про Смоленск, поляков, туман. Бороться с ними было не так уж легко.

Но вот внизу мелькнула одна прогалина, вторая. Деревья, поля оказались удивительно близко – максимум метрах в ста от нас, а то и меньше. Мы незаметно выдохнули, выпрямились в креслах.

Самолет сел. Изумительно мягко. Пилоту хлопали так, словно он был футболистом и только что забил победный гол в финале Лиги чемпионов, не меньше. Шестой год летаю вместе со сборной. И никогда раньше не слышал такой благодарности летчику.

Ну, здравствуй, Воронеж.

Женя Савин, чья роль в команде после прихода Адвоката заметно возросла (он теперь переводит команде слова тренера и на поле),в автобусе исходил любопытством. Новый «Неоплан» мягко катил по московскому тракту, разделяющему воронежскую окраину на две совершенно непохожие друг на друга части. Слева были лесные пейзажи, справа городские.

– Александр Генрихович, когда мимо Вашего дома проезжать ­будем?

Бородюк, обожаемый Воронежем (несмотря на то что не сыграл за местную команду ни одного матча), разглядывал знакомые виды задумчиво. Показалось, даже не услышал вопроса. Но через несколько секунд все же отвернулся от окна в сторону Жени.

– Вот сейчас увидишь. Вон за той высоткой, где церковь.

Мы посмотрели на высотку, на церковь, на типичную советскую многоэтажку за ней.

Обычный городской пейзаж. Не Воронеж, так Подмосковье. Не Подмосковье, так Урал или Поволжье. Такие дома в таких дворах можно встретить где угодно.

– Ностальгия присутствует? – спросил я у старшего тренера.

Александр Генрихович посмотрел на меня, оценивая серьезность вопроса, и ничего не ответил. Просто улыбнулся. С легкой хитринкой во взгляде.

У «Арт-отеля» – столпотворение. Со всех сторон на милицейские кордоны напирают любопытствующие. Кто с фотоаппаратом, кто с семечками. Сборников, стремительно покидающих автобус, встречают одобрительными возгласами.

Через час, когда я выношу билеты знакомым, зрителей только прибавилось. Охранник федерации показывает свой фотоаппарат. Свежие кадры. Человек в спортивном костюме сборной отбивается от фанатов.

– Драка была?

– Смотри внимательнее.

Смотрю. Внимательно.

Нет, не драка. В руках болельщиков, если увеличить фрагменты снимка, видны бумажные листочки. Видимо, случилась неанонсированная автограф-сессия.

– Без жертв обошлось?

Охранник хохочет. Значит, все целы.

– А кто так попал под раздачу?

Еще раз вглядываюсь в кадр. Мало того, что сборник снят в профиль, так на него со всех сторон еще и наседают любители сувениров. Вроде бы Юра Жирков. Но прическа другая.

– Это Женя.

– Савин?!

– Ага. Вынес билеты знакомым, ну на него и набежали. Он секунд тридцать отбивался, уверял, что не игрок. А ему мужик говорит: «Тебе жалко, что ли? Давай, распишись для детей!»

– А что милиция?

Охранник лезет в карман куртки.

– Хорошо, что напомнил! – и протягивает программку к матчу, из которой торчат листы бумаги. – Ребята автограф Аршавина просили. Сделай, пожалуйста.

Найти в собравшейся у входа толпе родное лицо – задача не из легких. Но мне везет. Друг гоститв Воронеже с лета, ставит здесь два спектакля – один в декабре, второй в мае. Мы обнимаемся, я передаю ему билеты для него самого и его актеров. Хотели пойти все, но удалось достать только пять: аншлаг. Друг радуется, как ребенок, рассказывает, как накануне в театре они устроили лотерею. Договариваемся встретиться на стадионе за два часа до матча и прощаемся. Я провожаю его до машины, потом начинаю пробираться к отелю.

– Ты, что ли?

Мужику, заградившему проход, лет под пятьдесят. Старая кожаная куртка, где кожа осталась лишь фрагментами. Суровое лицо.

– Я.

– Вован.

– Здрасьте.

– Бородюк приехал?

– Конечно.

– Скажи ему, что я тут стою.

Александра Генриховича в лобби отеля не было. А в номер звонить я не стал. Если Женю публика чуть не разорвала от восторга, страшно подумать, что земляки сделали бы со своим любимцем.

За два часа до матча стадион забит уже наполовину. За двадцать минут до начала игры болельщики начинают пускать волну –и гонят ее по арене все эти двадцать минут, пока на поле не выходят команды. У бельгийских журналистов впервые за вечер с лиц спадают маски суровой отчужденности. Такого восторга они, кажется, не видели никогда. Впрочем, возможно, они вообще не видели такого, как в этой поездке, никогда.

Стадион весь в российских флагах, бесплатно прилагавшихся к каждому билету. Предстартовая эйфория продолжается и достигает пика, когда судья дает стартовый свисток. Дудки, крики, топот ногами – жизнь провинциального болельщика на всю катушку. Вот он, праздник.

И тут случается гол в наши ворота: Акинфеев поскользнулся.

Скользить наши будут и дальше. Поле в Воронеже было кошмарным. Снизу как бетон, куда не могли воткнуться по-хорошему шестишиповые бутсы, а сверху – как лед: длинная трава и вода на ней – и тринадцатишиповые не держали тоже. Но разве можно было объяснить это людям, отдавшим за билет сумасшедшие по местным меркам деньги и ждавшим победы? Минуте на двадцатой, когда стадион притих, один из зрителей вскочил и рявкнул на всю трибуну:

– Эй! Я двенадцать тысяч отдал! Играй, Россия!

Теперь у сборной должок. Прежний, словацкий, команда быст­ро закрыла в Дублине и Скопье.В феврале придет время платить по этому счету. Интересно, кто попадется под руку. Говорят, с Ираном можем сыграть.

Но не в Воронеже, это точно.

Хотя лично я с удовольствием туда бы вернулся. Даже если просто так, без сборной.

Опубликовано в еженедельнике «Спорт день за днем» №46 (24-30 ноября 2010 года).