Урок химии

Финал молодежного чемпионата мира смотрела вся страна (во всяком случае, все, кто этого хотел). Весь чемпионат – только абоненты «НТВ-Плюс». Разумеется, первые, в принципе, должны немного завидовать вторым. За то, что те, вторые, съели по ходу чемпионата намного больше валидола. Кто скажет, что любит спорт не за количество съеденного валидола – либо врет, либо просто глорихантер, а никакой не болельщик. Спорт любим именно за эмоции, за адреналин, за валидол! С другой же стороны – одного финала было вполне достаточно, чтобы понять, что же это за команда – молодежная русская образца 2011 года.

Весь чемпионат был кроссвордом, который мы разгадывали. И чувствовали себя будто бы причастными к выступлению этой команды. Как будто бы от того, отгадаем мы очередное «по горизонтали» или «по вертикали», наши продвинутся или не продвинутся дальше. Весь турнир мы знали раз за разом, что это слово в принципе угадать можем. И другое – тоже. Мы вертели этот кроссворд, приближаясь к цели раз за разом, порой вертя в руках карандаш всего пару секунд, порой ловя вроде скачущий в мыслях, да никак не дающийся ответ, – до последних отпущенных секунд. И когда он находился – чаще всего «на флажке», – мы издавали нечто вроде торжествующего «Йес!» и брались за новый вопрос. А сборная шла дальше.

Придумайте другую аналогию. Я не против. Я хотел лишь подчеркнуть, что этот чемпионат стал доселе не встречаемым мною образчиком того, что в спорте (и в хоккее в первую голову) зовут chemistry. Химии. Между тренером и игроками. Между игроками и тренером (обратная связь). Между командой и зрителями. И наоборот. Про эту «химию», к слову, первыми придумали как раз хоккейные канадцы. Удивительно ли, что чемпионат наша сборная выиграла, играя в русский хоккей. Но по абсолютно канадскому сценарию.

Мы начали чемпионат, закаленные выигрышем (впервые в истории) заокеанского шестиматчевого турне. И играли с Канадой первые десять минут с позиции силы. Давя в два форварда, маринуя их в зоне. Угадали одно слово: забили гол. Потом пошло хуже, а потом – еще. Мы не сдулись, нет. Мы просто заигрывались, открывали им среднюю зону, и они раз за разом прорывались к воротам сборной России «на наших плечах». Мы забивали в ответ, но ясно было: такой метод в принципе не годится. Атакуя с разгона, они будут загонять нас, опаздывающих, на удаления – и наказывать. И наказывали.

Потому мы решили, что надо понадежнее, потщательнее. И – подарили шведам с ходу две шайбы. И кураж как бонус. Потом были два периода образцовой игры наших. И – сверхобразцовой игры шведского кипера Ленера. Которому особое теперь спасибо. Именно он будто бы громко сказал нашим: «Ребята, вы все нормально бьетесь, никто себя не щадит. Но для выигрыша (хоть игры, хоть чемпионата) этого мало. Надо еще, чтобы каждый не только был полон решимости сыграть на пределе, но и смог бы сыграть на этом самом пределе». Первый матч нам на это намекнул. Второй – убедил. Кроссворд лежал чистый. Но мы знали, что слово нужное где-то рядом. Что, в принципе, мы можем. А что два дня потратили – так в начале это позволяется.

Потом мы боялись сами себя половину игры с норвежцами, а дальше покатили – и за пятьдесят одну суммарную минуту накидали «викингам» и чехам аж тринадцать штук. Брагин понял, что в первом звене для «пасовой» игры достаточно Тарасенко и Собченко (они все равно ищут один другого), а вот во втором Кузнецов за­игрывается… Вот и был переведен к нему из первой тройки Кицын, которого Евгений тут же принял как родного, – и у нас из одной лидирующей тройки стало две. Кроссворд двинулся, слова угадывались одно за другим, стало легче дышать. В переносном смысле.

А вот буквально – наоборот. Потому что на четвертьфинал с финнами переехали наши из двухтысячного дворца в почти двадцатитысячный. Считай – из деревни в мегаполис. И нечем стало дышать: температура в HSBC Arena градусов на шесть выше. Кто играл в детских командах в советскую пору, знает, каково это: переезжать с открытых площадок «под крышу». Тренерский штаб предчувствовал это, преду­преждал: «Играть короткими сменами». Но раскуражившийся глаз глядел только вперед, а ноги не бежали. Финны нас не возили, но выигрывали конек. И матч – тоже выигрывали. И 1:3 за три с половиной минуты до конца смотрелись грустной, но правдой. Визуально наш худший матч на турнире. Знаем, что можем, а не можем. Ох, как было больно. И вот нашелся человек…

От Кузнецова на этом чемпионате ждали больше красоты, чем забивания «с мясом». Больше, так сказать, мальцевской игры, чем михайловской. Но свою первую «финскую» шайбу он засунул в ворота именно по-михайловски. И дальше полетел. И – единственный раз за турнир – Брагин начал играть в два с половиной звена. Чтобы было больше Кузнецова. А финны – попятились. Им стало страшно. Женя организовал третью и забил четвертую в овертайме. Было понятно: хоть и сильна команда командой, но в этот вечер ты можешь писать в свой кроссворд одну и ту же фамилию. Противоречия тут нет. Химия уже пошла работать. Пока еще не на окончательный результат, а на наше понимание: раз Брагин ставит на одного игрока – значит, сегодня так надо. Больше всего характера мы показали именно второго января.

А больше всего выучки – третьего. Со шведами. Когда были и выверенные (короткие) смены. И нарочитое (порой) залезание в офсайд: как раз для того, чтобы эту смену сделать. Ведь между Финляндией и Швецией сроку было меньше суток. И если «теплый» дворец уже не пугал, то сил обыкновенных – где взять? Уснули в четыре на эмоциях. А в три тридцать (через одиннадцать с половиной часов) – уже играть. Против команды, которая на этом чемпионате была сильнее (поверьте на слово!) канадцев. Мы играли два периода настолько взросло и безошибочно, что, думаю, не то что Брагин – Тарасов с Тихоновым гордились бы тем, что слепили такую команду. А потом мы устали. Просто, банально. Нас начали возить. Догнали. За три минуты до конца шведы вышли вперед, и мы уже не пытались играть в «русское», мы просто полезли вперед, что те канадцы. Мой коллега Сергей Федотов назвал шайбу Калинина «не голом, а тачдауном». Догнали. Весь овертайм играли «в отбой». И любой, видевший это, не устыдился бы такого «отбоя». Потому что и по горизонтали, и по вертикали лезло везде и всюду опять одно слово из семи букв – «терпеть». И мы вытерпели. И знали теперь, что команда, если что, умеет и это.

Потом, после чемпионата, я выясню у Брагина, что наши внимательно изучали буллиты шведов против канадцев. И знали, что они как один «укладывают под неудобную». А вот шведы голубевской манеры, известной еще по декабрьской Суперсерии, не изучали. И мы вышли в финал.

Который описывать можно бесконечно. Для этого не то что заметки – номера не хватит. Вот я и не буду. Скажу лишь, что за день до финала неожиданно лоб в лоб столкнулся с Брагиным в шопинг-центре в пятидесяти километрах от города (в городе магазинов нет, там даже за бутылкой вина нужно ехать километров пять). Столкнулся – и говорю: «Только что (и впрямь минут двадцать прошло) узнал, что Первый хочет финал показать. Вы и решайте – говорить ли ребятам об этом или нет». Брагин хитро так, по-русски, улыбнулся и говорит: «Вы до сих пор думаете, что эту команду можно чем-то еще напугать?! Или хотя бы заставить  нервничать больше обычного?»

Ну а финал и впрямь лучше не описывать. Тут и впрямь все междометийно. Я вот очень хотел в конце репортажа съязвить  «на грани». И фраза была готова. Переделанная, наша, из школы еще – «Листья клена падали с ясеня…» Не закончить, понятно, эфир все-таки. И попрощаться… А потом подумал – и не стал. Так и не знаю до сих пор – прав был или нет.

Да и какая разница? Мы отгадали все. И по горизонтали, и по вертикали. Я знаю, что более разнообразных вопросов жизнь нашим сборным (никаким!) на моей памяти еще не подбрасывала. И знаю также, что знал точно: не будучи самой сильной по составу за последние пятнадцать лет, наша сборная была как никогда способной не запаниковать ни при одном трудном вопросе. А начинать искать решение. И мы сначала понимали: вот сейчас они его ищут. А потом: а они способны его найти! Вот только – найдут ли? Или – успеют ли? И они каждый раз его находили. Блеск! Могло быть иначе, конечно. Удача точно не была против нас, кто спорит. Но мы знали, что можем! Отсутствие обреченности – это не просто неуступчивость. Это что-то большее. И они в нас –  комментаторов и зрителей – тоже эту химию вселили. Органическую. Вернее, органичную.

После шайбы Двуреченского канадцы пошли с трибун. Мы их перебили. Характером – по-канадски. А игрой – по-русски.

Спасибо, ребята!