В. Крамник — В. Топалов В ожидании чуда

21 сентября в Элисте стартует матч на первенство мира по шахматам Крамник – Топалов. Или Топалов – Крамник, если угодно. Говорить, что шахматное общество «затаив дыхание» и непременно «в едином порыве» ожидает этого матча, было бы в высшей степени наивно. Шахматное сообщество по природе своей не склонно к экзальтированным, сентиментальным жестам. Это общество цинично; к любым, даже самым важным, действительно эпохальным событиям оно привыкло относиться с недоверием, а зачастую и подозрением. Но и утверждать обратное, будто бы интереса к предстоящему матчу нет или он ничтожен, было бы неверно. Интерес есть, он достаточно велик, хотя специфичен. Если бы меня попросили в двух словах описать, какого рода этот интерес, я бы ответил, что достаточно и одного. Чуда.

Диспозиция

Шахматы – монаршая страна. Страна, где во главе – Король-Солнце. В этой стране невозможна конституционная монархия, а тем более республика. В ней не бывает взятия Бастилий. А если иногда и бывает, то лучше бы не было. Шахматы как общественный организм допускает лишь две формы своего внутреннего устройства. Абсолютная монархия – это раз. И смута – это два. Монархия рано или поздно заканчивается смутой. Смута, перебродив, выталкивает наверх следующего монарха.

Скоро будет пятнадцать лет, как шахматный мир вошел в свое новое Смутное время. Народ сыт этим по горло. Народ снова хочет короля, хочет строгой красоты единоначалия.

Значит ли это, что шахматный народ более чем какой-либо другой склонен к самоуничижению и покорности? Отнюдь. Очевидно, что-то такое заложено в самой природе шахмат. Шахматы – не игра или, вернее, не только «игра», но также и гигантское, колоссальное единоборство, и чем сильнее игроки, тем более сильное впечатление производит это единоборство. Матч на первенство мира будто пришел к нам из средних веков – и сидит в нас, как заноза. Этот матч – рудимент. Атавизм. Сырое мясо без соли. Накал его все равно что накал рыцарского поединка двух претендентов на престол. Рыцари садятся на коней, надевают шлемы. В левой руке у них меч, в правой – острое копье. Лица перекошены. Никого по большому счету не волнует, каким путем будет добыта победа. Можно лучше владеть копьем. А можно швырнуть пригоршню песка в лицо сопернику и ослепить его – ну и что? Прием как прием, ничего особенного. Проигравшему суждено погибнуть. Победитель станет королем, королем перед богом и людьми. И будет править, не считаясь ни с кем и ни с чем. Неограниченный самодержец.

А также властитель дум. А также законодатель мод. А также герой-любовник. А также Папа Римский. Он же – тот, чьи портреты чеканят на золотых монетах королевства. И в то же время – интеллектуал, кабинетный ученый. А также отец родной. А также Дракон и Ланцелот – в одном лице, разумеется.

Когда мои друзья, в большинстве своем не имеющие никакого отношения к шахматам, просят меня рассказать, что из себя представляет чемпион мира, я обычно прибегаю к одной аллегории. «Представьте себе, – говорю я, – манекенщицу. Да-да, манекенщицу. Представьте, как она идет по подиуму, как ее непрерывно фотографируют, разглядывают, аплодируют. Она юна. Из одежды на ней лишь лепестки роз и одна прозрачная тряпочка. Вот девушка доходит до края подиума. Она разворачивается попой ко всем присутствующим и начинает импровизировать на тему... скажем, философии Платона. Аплодисменты усиливаются. Все в восхищении. Но тут девушка прерывает свою речь и с озабоченным видом подходит к открытому окошку. Недолго думая, она сигает в окошко. Что такое? А вот что: младенец захлебывается в ледяной воде. Вокруг ни души. Манекенщица ныряет в прорубь, на мгновение уходит под лед. Но вот она снова на поверхности; дитя спасено! Аплодисменты перерастают в овацию. Модель церемонно кланяется, тут же объявляет о создании благотворительного фонда помощи спасенным в прорубях младенцев. Перечисляет миллион, подписывает чек. Дело сделано; пора ехать в оперу. Не потерян ли ото всех этих переживаний голос? Ничуть; девушка поет заглавную арию и справляется как нельзя лучше. Голос чарующий. Опера удалась, но времени нет совсем; надо спешить домой, готовить доклад к завтрашнему симпозиуму эндокринологов. И т.д.

Представили? А теперь постарайтесь понять, что этот пленительный образ – спортсменки, комсомолки, красавицы – все равно лишь бледная тень того, кого хотят видеть на троне обыкновенные шахматные болельщики».

Проще всего сказать, что чемпион мира – живой бог в глазах своих подданных. Конечно, это не так. Любители шахмат, не говоря уже о профессиональных шахматных работниках – не дураки и не идолопоклонники. Но они ценят Личность. И шахматы – пожалуй, как никакой другой вид спорта – дает им возможность преклонения перед Личностью.

Оттого и выглядят чемпионы мира как заносчивые гордецы, что знают это.

В шахматной истории было немало выдающихся игроков – гроссмейстеров, маэстро. Маэстро Акиба Рубинштейн. Маэстро Арон Нимцович. Гроссмейстер Пауль Керес. Их помнят, их уважают. Но преклоняются ли перед ними? Нет. Им отдают дань вежливости. А ценят только королей.

Матч на первенство мира – альфа и омега шахмат. Центр притяжения, колоссальнейший магнит, к которому притягивается всё и вся. Можно выиграть множество сильных турниров, но не добраться до вершины, не сыграть свой Матч – и остаться вне сферы действия этого магнита. Нет, вас не выбросят на помойку. Вы останетесь в учебнике, ваше имя будет набрано не самым мелким шрифтом. Ваше творчество будут изучать, ваш вклад останется.

Но ценят только королей.

А можно и сыграть свой Матч. И проиграть. Как это случилось с Корчным. Он дважды играл матч – и дважды проиграл. Современники Корчного знают о тех условиях, в которых игрались эти матчи. Следующее поколение – догадывается и сочувствует. А последующее? И следующее после следующего?

Виктор Львович Корчной сделал блистательную шахматную карьеру. Он – легенда.

Но ценят только королей.

Предыстория

Почти пятнадцать лет длится смута. В шахматном королевстве, где единолично и беспощадно правил Король-Солнце, вдруг случилось целых три короля. Потом – ни одного. Потом опять три.

Сказать, что это всем осточертело – значит, не сказать ничего.

Есть виды спорта, в которых это в порядке вещей. Бокс, например. Чемпион по версии «такой-то» соседствует с чемпионом по версии «сякой-то» и неплохо себя при этом чувствует. Живут мирно. Починяют примус. Раз в полгода мутузят друг дружку. Перед боем дают слово извлечь вражью печень и съесть, после боя – братаются, обмениваются адресами на память, обещают дружить домами. Иногда кусают за уши.

Зрителей, а, следовательно, и денег, хватает на все версии сразу. Есть на что намазать масло и покрыть толстым икорным слоем самому боксеру, его тренеру, промоутеру, менеджеру, и менеджеру менеджера, и промоутеру промоутера, и даже этим комикам из группы поддержки, вся поддержка которых заключается в том, чтобы вылезти на ринг в толстых вязаных шапочках, побрякать цепями, пожувать жувачку и поговорить в прямом эфире с такой экспрессией и эрудицией, что покраснеет не только дворник, но даже его дворняжка.

В шахматах такое не прокатит.

Когда Каспаров говорил, что он сильнейший шахматист на планете, Крамник – что он победил Каспарова, а Ананд – что у него вообще самый высокий рейтинг, эта троица совсем не походила на Валуева, Ляховича и Кличко. Нет, трио выдающихся шахматистов походили на начинающих, которые попались в детскую ловушку и не видят из создавшегося положения никакого выхода. То есть выход-то есть, но вся беда в том, что выход, который мерещился Каспарову, не подходил для Крамника и Ананда, а тот выход, который предлагал Ананд, был неудобен Каспарову и Крамнику. Соответственно, предложения Крамника поднимали на смех Каспаров и Ананд. Кто был в этом треугольнике катетом, а кто гипотенузой – уже не разобрать.

Только это еще не беда. Это еще полбеды. Каспаров, Крамник и Ананд – и еще несколько элитных шахматистов – по крайней мере, хорошо обеспеченные люди. Могли себе позволить поблажить, поиграть в угадайку. Беда была другим – тем, кто шел шаг в шаг за грандами, но еще не успел обеспечить себе безбедную старость. Беда была совсем молодым, для которых деньги не успели стать главной ценностью в жизни, но которые недоуменно вопрошали: зачем расти, зачем совершенствовать свое мастерство, если система борьбы за мировое первенство лежит в руинах и нет ни единого шанса, что мы сможем побороться за звание чемпиона мира?

А спонсоры тем временем давали деру один за другим. Старые турниры – иные с вековыми традициями – закрывались, новые не появлялись. Славные наступили денечки.

Спонсоров можно понять. Во что, спрашивается, им вкладывать свои денежки? В какое-такое шахматное искусство? В какой-такой высокоумный спорт? И кто в нем главный? Кто лучший? Кто сильнейший?

– Ну... Крамник. Вроде бы он, хотя... Ну, в общем, он.

– А Каспаров тогда с какого боку? Он-то чего?

– Ну, Каспаров тоже... как же... Ну, он тоже.

– А Ананд говорит, что вроде как он? Врет, что ли?

– Да нет, не врет. Почему врет? Цифры, они ведь... математика... Там не соврешь...

– Тогда знаете что? Тогда идите-ка вы все... – и, не дожидаясь, когда сбудется их пожелание, спонсоры уходят сами.

Кроме того, имидж. Иначе говоря, лицо. Которое легко потерять, но ох как трудно вернуть. Спонсорам ведь хочется, чтобы их товары покупали. А с таким лицом, как у шахмат, что можно рекламировать? «Покупайте наши пылесосы – они гудят как делегаты очередного конгресса ФИДЕ, а работают гораздо чище!» «Наши мятные таблетки облегчают понимание! Пока не съешь таблеточку, ни за что не разберешься в очередном меморандуме о вечной дружбы сильнейших шахматистов и тем более не поймешь, почему этот меморандум, как и предыдущие, будет со всей тщательностью похерен!»

ФИДЕ – международная шахматная федерация – тоже не осталась в стороне от этой кутерьмы. Каждый шаг Федерации по отдельности казался если не разумным, то хотя бы результативным. Но на деле, спустя какой-то промежуток времени, оказывалось... что в очередной раз ничего не произошло! Узел хаоса, анархии, взаимных обид и всеобщего разочарования стягивался все уже. Видеть друг друга уже никто не мог, не то, что за стол переговоров садиться. И не было этому ни конца, ни края.

И вдруг... телега заскрипела-заскрипела... потряслась-потряслась... да и покатила в обратную сторону. Медленно, ненадежно. Оборот колеса вперед – оборот колеса назад. Потом еще чуть-чуть вперед.

С телеги скатился Каспаров. Выглядела та история ну очень не по-людски, однако факт остается фактом: одной проблемой стало меньше. Великий шахматист покинул шахматы. Ушел побежденным, но непокоренным. Ушел «добровольно», когда один за другим сорвались его матчи с Крамником, Пономаревым, Касымжановым. Договариваться без Каспарова стало легче. Цинизм? Нет, это родина, сынок.

Был проведен матч-турнир на звание «чемпиона мира ФИДЕ». Эта вывеска означает, что в турнире не играл Крамник, только и всего. Зато играл Ананд. И не выиграл. Еще одной проблемой меньше.

Турнир выиграл болгарин Веселин Топалов. И стал тем самым «чемпионом мира ФИДЕ». А Крамник остался просто чемпионом мира, как он сам себя называет, «по классическим шахматам». Теперь чемпион мира по версии ФИДЕ и чемпион мира по классической версии встречаются в объединительном матче. Кто выиграет – тот и Король-Солнце.

У пребывающего в безысходной бузе шахматного мира появился шанс вновь обрести своего короля. Деспота и тирана.

Нельзя упускать такой шанс.

 «На белом свете чуда нет, есть только ожиданье чуда. На том и держится поэт, что эта жажда – ниоткуда». Замени в этих классических строчках «поэт» на «болельщик» – и точнее не скажешь.

Шахматный мир ждет чуда. Конечно, в предстоящем матче будут свои болельщики у Крамника, будут и у Топалова. Конечно (как же иначе?), эти болельщики будут непримиримы в «болении» за своих кумиров. И все же большинство любителей шахмат, уверен, займут подчеркнуто нейтральную позицию. Суть не в том, кто выиграет, Крамник или Топалов. Пусть выиграет хоть кто-нибудь! И пусть проигравший не станет, как это было в недавнем прошлом, оспаривать свой проигрыш! Пусть он смирится со своим поражением и поздравит победителя. Это не пожелание – скорее, заклинание. Или даже молитва.

Этот матч мог не состояться вовсе – но все-таки состоится. Он может начаться, но может не закончиться – такие опасения есть, они вполне реальны. Наконец, он может начаться, он может закончиться, и после него, как это уже не раз бывало в новейшей истории, начнется новая буза.

Сколько всяких «если»! Слишком много. А надежда – что этот матч станет пусть маленьким, но шагом в сторону мира и спокойствия – очень хрупка. Но она есть. Более того, на сегодняшний день эта надежда – все, что есть в сердце шахматного болельщика.

Он надеется – и не надеется. Уже устал верить – и все-таки верит.

Он ждет чуда. Мы все – профессионалы и любители, каждый по-своему, – ждем чуда.