Великий многоликий

Блаттера в Питере встречали без оркестра. Хотя пятничный вечер в городе на замерзшей Неве и без музыки был нарядным. Иллюминированные деревца у входа в «Европу» отбрасывали тебя на двадцать с лишним дней назад. Отблески мигалок на служебных авто вопреки обыкновению не раздражали, а настраивали на благодушие.

Но Сергей Александрович Фурсенко в холле отеля был серьезен и сосредоточен: весь уикенд у главы РФС был расписан по минутам, и каждое следующее мероприятие в его дневнике представлялось серьезнее предыдущего.

Мы раскланялись, и я пошел на ресепшен получать ключ от номера. Поднялся на пятый этаж, бросил чемодан на заботливую скамеечку у кровати и спустился в лобби выпить по чайнику чая с приятелем. Выскакивая из лифта, я едва не врезался в невысокого усталого пенсионера в черном пальто и автоматически сказал: «Сорри». И уже прыгая вниз по ступенькам, понял, что это был Блаттер. Главный человек в мире футбола, получивший от английской прессы прозвище «Мистер коррупция», производил впечатление обычного западноевропейского обывателя, отправившегося в турпоездку на совсем ближний Восток, вконец измотанного многочасовым перелетом. Ни охраны, ни услужливых секретарей и внушительной свиты рядом. Вообще никого.

Вбегая в ресторан, я думал: насколько одиноким может порой быть человек, которому в принципе не должно быть ведомо само понятие «одиночество». Но потом была встреча, охи-вздохи, обычное для москвича признание в любви к Питеру и обычная для питерца критика Матвиенко – и мое сознание полностью отторгло Блаттера. Думаю, он вряд ли на это обиделся.

Однако субботнее утро отбросило меня в прошлое не хуже тех самых деревьев, украшающих вход в отель. Мы спустились с женой в ресторан на завтрак, определились со столиком и пошли знакомиться с буфетным великолепием. Я застрял у столика с молочными продуктами и, набирая как среднестатистический россиянин все понравившееся в обе руки, неловко развернулся, опять чудом не столкнувшись с президентом ФИФА.

– Сорри, – уже привычно произнес я и, к счастью, удержался от того, чтобы поднять, извиняясь, руки.

Блаттер опять остался невозмутим – точь-в-точь Вячеслав Колосков, облитый на давней пресс-кон­ференции апельсиновым соком. Пока сидевший с ним рядом Георгий Ярцев извергал проклятия на голову диссидента-диверсанта, тогдашний глава РФС поразил присутствующих своей выдержкой.

Курсы какие-то специальные у них в ФИФА, что ли?

Даже стало обидно. Признаться, после двух таких коротких встреч я ощущал Блаттера едва ли не родственником. Ну, как крайний вариант – хорошим знакомым.

Через час выяснилось, что схожие чувства обуревали и других журналистов, прибывших в «Европу» на конференцию РФС «Футбол как дело». В «Фейсбуке», в «Твиттере», в устной речи пошло соревнование из рода «кто стоял к президенту ФИФА ближе». Я, разумеется, возмущался нахрапистостью некоторых коллег: подумаешь, Блаттер прошел мимо кого-то в двух шагах. Я, может быть, два раза чуть с ног его не сбил! Но было уже пора готовиться к церемонии открытия и пришлось успокоиться, дабы сосредоточиться на главном. На главном действующем лице, разумеется.

Блаттер вышел из-за кулис вместе с Фурсенко, Сорокиным, представителем спонсора РФС и техническим директором РФС ван Лингеном. Все, конечно, захлопали. Кроме меня, боявшегося уронить iPad и остаться без подготовленной речи. К тому же хлопать было неловко еще и потому, что я пару секунд назад назвал Блаттера главой самой могущественной организации на земле, а, стало быть, самым могущественным человеком в мире.

Я и впрямь так думал. Но президент ФИФА, услышав синхронный перевод моих слов, сделал круглые глаза и стал тыкать себя в грудь указательным пальцем. Здесь перевод уже не требовался. В самом жесте была заложена вопросительная интонация: «Что, я? Ты так меня назвал»?

Я ответил тем же. Пусть фигурально, неосязаемо, но я тоже стал тыкать в его грудь пальцем: «Тебя, тебя». Точнее: «Вас, Вас!»

Все в зале радовались. Немногие знали, что у президента ФИФА настолько выразительная мимика.

Речь лидера мирового футбола уложилась в десять минут, хотя предполагалась, что он ограничится обычным приветствием. Блаттер говорил о могуществе футбола, о том, что это – настоящая жизнь. Его слушали внимательно, и он перед микрофоном все меньше напоминал того семидесятилетнего швейцарца, встреченного утром в ресторане, про которого моя половина сказала: «Знаешь, а в жизни он выглядит как обычный человек. Никакого демонического обаяния, что всегда идет от телеэкрана».

Президент ФИФА закончил свой спич под восторженные, но непродолжительные аплодисменты. Я знал, что он покинет сцену до окончания первой части заседания, но было неизвестно, когда именно это произойдет. При желании можно было делать ставки, но все мои взгляды в зал остались без внимания. Публика слушала Сергея Фурсенко – беззвучно, словно не дыша. Даже Блаттер, казалось, вот-вот – и закроет глаза. Но иллюзия, что зал успокоился, испарилась вместе с окончанием речи главы РФС. Поднялась еще одна волна аплодисментов – и разбилась о слова ведущего, который пригласил к микрофону человека, потрясшего второго декабря в Цюрихе весь мир своим английским. Алексей Сорокин оказался у трибуны – и Блаттер повернулся ко мне и сказал только одно слово: «Профессионал!». Было чуть-чуть грустно оттого, что я понял президента ФИФА точно: комплимент достался Алексею. Но все равно было приятно, что наши люди на таком счету в самой могущественной организации мира.

Как только Сорокин закончил свою презентацию, Блаттер поднялся из-за стола и пропал из зоны общей доступности до утра воскресенья. Когда мы обменивались рукопожатиями, я сказал ему: «До встречи завтра». Он повторил – и я понял, что обещанное интервью не сорвется.

Оно действительно не сорвалось. Воскресным утром Блаттер, Мутко, Сорокин и Фурсенко подписали документ, официально признавший Россию хозяйкой Кубка мира – 2018, потом швейцарец дал небольшую пресс-конференцию и, наконец, спустился ко мне на первый этаж.

Я, конечно, волновался. Ходил по коридору, думая, как все-таки лучше построить разговор. Если честно, я хотел спросить у него: когда он последний раз играл в футбол? Или – о чем были его статьи, когда он был спортивным журналистом? Какая мелодия стоит на всех входящих звонках в его мобильном? С какого предложения он начнет свою автобиографию, если вздумает ее написать? Чем занимается его дочь, если его племянник возглавляет компанию, занимающуюся реализацией коммерческих прав ФИФА?

Но мой давний знакомый Николя, обогнавший своего шефа на несколько шагов, очень сильно попросил не задерживать Блаттера больше чем на пятнадцать минут, объяснив, насколько они уже выбиваются из рабочего графика. Поэтому я спросил его о другом. Какой совет из своего личного опыта он может дать тем молодым людям в России, кто мечтает состояться в качестве спортивного менеджера? Каким должно быть в 2018 году соотношение российских и привлеченных из-за рубежа специалистов? Ну и так далее.

Когда Николя уже вовсю сигнализировал, что отпущенное мне время истекло, я сделал вид, что не заметил отмашки и задал последний вопрос: как и когда он впервые пришел на стадион, кто его привел туда, как получилось, что он влюбился в футбол?

И тут Блаттер меня потряс. Он-то видел жесты Николя, поскольку сидел к нему лицом, – но президент ФИФА вдруг, улыбаясь, начал рассказывать о своем детстве. О том, как отец впервые привел его на стадион, но не на игру, а на тренировку. И как он бегал за улетавшими за бровку мячами, как выяснилось, что ему все это безумно нравится, – увлекаясь рассказом с каждой новой фразой.

Я сидел и думал: неужели это Блаттер, тот уставший семидесятилетний швейцарец, тот политик, почти тридцать лет руководящий международным футболом?

Мы попрощались. Он дошел до двери, остановился. Посмотрел на меня и сказал: «Спасибо за Ваши вопросы». Я не уверен, что услышал бы эту фразу, если бы не задал свой последний вопрос. В коридоре его сразу обступили те, с кем у него было еще много важных дел: Мутко, Фурсенко, Сорокин, Суркис, другие люди.

Я ехал на вокзал и думал: если у меня будет сын, обязательно возьму его на стадион уже в раннем детстве. Даже если это не гарантирует путь в президенты ФИФА.