Врач «Локомотива» Александр Ярдошвили: «Кто быстро думает, тот мало болеет»

Медицинская тема многообразна, как сам футбол. А люди, посвятившие свою жизнь спортивной медицине, как на подбор, и глубоки, и небанальны. К одному из лучших спортивных медиков России Александру Ярдошвили у «Спорта» было столько вопросов, что согласись он потратить на общение полные сутки, — и то, пожалуй, не уложились бы.

Что почем и почему?

— Сколько правды в том, что футбольная медицина становится, если уже не стала, самостоятельным направлением? Ведь если прежде доктор мог, скажем, перейти в футбол из гребли, то теперь это проблематично…
— Все более узкая специализация — одна из тенденций развития спортивной медицины. Некоторые характерные для футбола травмы не всякий доктор может правильно диагностировать, а это основа основ, потому что без диагноза нельзя воздействовать на лечение. При неточном диагнозе и неверном лечении травмы, как известно, имеют обыкновение переходить в разряд хронических.

— Медицинское обеспечение — серьезная финансовая нагрузка для клуба?
— Какой бы она ни была, эта нагрузка, одно остается неизменным: на здоровье футболистов клубы не экономят. Никто никогда не занимается, боже упаси, прогнозами, связанными с болезнями и травмами, а год на год не приходится. Бывает, одна операция по ходу сезона необходима, бывает — семь. Отсюда и уровень бюджетных затрат, видимо. Кстати говоря, игроки «Локомотива» обеспечены страховыми полисами, которые гарантируют лечение в условиях Москвы, и в Москве мы достаточно много оперируемся. Так что дорогостоящее лечение за границей — совсем не обязательная практика. Другое дело, что многие футболисты предпочитают оперироваться в западных клиниках, поскольку это условие прописано в контракте. Или в силу менталитета, например — я легионеров сейчас имею в виду. В общем, не возьмусь ответить за весь российский футбол, но у «Локомотива» в этом отношении нет никаких проблем: всю медицину клуб оплачивает в полном объеме.

— Значит, одна операция — сезон удачный, семь — провальный?
— Нет-нет, такими мерками измерять проблему нельзя. Это в корне неверный подход. Существует огромное количество факторов, которые приводят футболиста на операционный стол. Футбол — единственный контактный вид спорта, в котором играют ногами и в котором спортсмен ничем не защищен, кроме легких щитков на голенях. Современный футбол — жесткая игра. Современный футбол связан с постоянными единоборствами, причем теперь не только нападающих, как раньше, бьют: форвард при потере мяча обязан идти в отбор и атаковать защитника. Есть и чисто физиологические причины возникновения травм, связанные большей частью с перегрузками: усталость кости, усталость ткани. Возможно ли предугадать их количество? Нет, разумеется. А с учетом того, что футболисту по ходу сезона приходится работать на разных типах покрытий, при разных погодных условиях, с разной степенью интенсивности, любая попытка заглянуть вперед теряет смысл. Можно привести массу примеров, когда человек зарабатывал тяжелую патологию — разрыв крестообразных связок, например — без явного контакта: наш Сережа Ефимов, Ивица Олич, Игорь Акинфеев в ЦСКА. Тогда как Малхаз Асатиани получил схожую травму в жестком стыке.
Случаются в жизни команды счастливые периоды, когда все футболисты здоровы. Нечасто, но случаются. А иногда вдруг наступает то, что журналисты любят называть «эпидемиями». Вот сейчас в МЮ и «Ювентусе» колоссальное количество травм. По восемь — десять игроков, которые нужны тренеру, не могут играть. У «Ромы» четыре человека травмированы, и травмированы серьезно. А ведь понятно, что медико-биологическое обеспечение у грандов на высочайшем уровне. На максимальном из всех ныне возможных! Хочу подчеркнуть этими примерами, что уровень медицинского штаба далеко не всегда напрямую отражается на количестве и характере травм.

— В общем, как я понял, на статистику в своей работе вы не ориентируетесь.
— Статистика в данном случае, скажем так, штука очень относительная. Она иррациональна, под нее невозможно подвести эффективную базу и построить некую кривую, на которую можно было бы хоть как-то опираться. Есть другая статистика, которая гласит, что футбол — самый травматичный вид спорта. Вот ей я верю.

— Мне доводилось видеть цифры, из которых следует, что самый травматичный вид спорта, как ни странно, — волейбол.
— Можете не сомневаться: вас ввели в прямое заблуждение. У волейболистов пальцы выбиты, это понятно, но, согласно всем официальным реестрам, самый высокий процент патологий наблюдается в футболе.

— У «Локомотива» сколько сейчас людей в лазарете?
— Ни одного, слава богу.

— А Ефимов?
— Ефимов в порядке, хотя досталось ему, конечно, по полной программе. Сережа перенес две операции на крестообразной связке, в моей практике это уникальный случай. Но сейчас он полностью восстановился, тренируется в общей группе с основным составом. Проблема в том, что минимум год ему нельзя выходить на искусственное поле. Наигрываться для «основы» он должен, конечно же, через дубль, а дубль как раз играет на искусственном поле. Так что игровую практику Ефимов может получать только в отдельных выездных матчах молодежного состава. Сереже пришлось пройти через очень серьезные испытания, но он мужественный парень, да и вообще человек замечательный. Думаю, у него все впереди.

Ловить некого

— Вам интересна суть конфликта между ФИФА и ВАДА, связанного с тем, что ФИФА занимает совершенно особую позицию и препят­ствует расширению границ влияния ВАДА? Вы за неприкосновенность футбола или за чистоту спорта?
— Я, знаете ли, мало общаюсь с представителями ВАДА. В деятельности этой организации есть много моментов, которые мне, честно говоря, не совсем ясны и понятны. С базовым постулатом я, безусловно, согласен: пойманный на допинге спортсмен должен быть строго наказан. Но дело в том, что при всей строгости закона, при всей активности связанных с футболом допинг-служб — на клубном уровне или на уровне национальных сборных, — результат их деятельности, по сути дела, ничтожен. В игровых видах спорта количество применяемых запрещенных препаратов намного меньше, чем в индивидуальных. Меньше в разы. Применение допинг-препаратов — далеко не самая актуальная футбольная проблема. Наверное, именно по этой причине ФИФА и УЕФА занимают особую позицию. Это мощные, прекрасно организованные, в определенном смысле самодостаточные организации. Они имеют право на индивидуальность. Никто ведь при этом не говорит, что у футболистов вообще не нужно брать пробы. Просто, на мой взгляд, очевидно, что требования, применимые к циклическим видам спорта, не совсем подходят для футбола.

— В каком режиме проверяется на допинг премьер-лига?
— В среднем, насколько я знаю, под контроль берется один матч в туре. Лаборатория может приехать в любой город, на любую игру. За час до игры комиссару матча сообщают, что сегодня будет проводиться допинг-контроль. Вот и все.

— В вашей практике были проблемы, так или иначе связанные с допингом?
— Нет. У меня в этом плане очень простая ситуация: нет проблем потому, что мы не применяем никаких запрещенных препаратов. Я еще раз повторяю: футбол по большому счету чист. А то, что произошло с Титовым или с Муту, — очень частные случаи.

— Зимний биатлонный скандал вскрыл проблему, о которой прежде вслух не говорили…
— Я бы не хотел вдаваться в детали биатлонных скандалов, поймите правильно. Я не знаю предмета. Я совершенно не в курсе проблем, существующих в этом виде спорта. А если я не в курсе, мои рассуждения могут оказаться не очень актуальными, верно?

— Согласен, но вопрос по теме: вдруг выяснилось, что в России медобеспечение такого замечательного вида спорта оставляет желать лучшего. По крайней мере в той части, что связана с допинг-контролем. Неужели и российский футбол отстает от планеты всей?
— За весь футбол не отвечу, потому что у клубов разные бюджеты, они используют разную фармакологию, и обо всех я просто не могу знать. А в «Локомотиве» есть все, что необходимо. Абсолютно все, в полном объеме. Мы не испытываем никаких проблем.

— То есть, например, «Реал» и «Локомотив» — сравнимые в этом смысле величины?
— Думаю, большой разницы нет. Она выражена в нюансах, не более. Лет пятнадцать назад — да, эта разница была очень серьезной, но сегодня нивелировалась.

Простые и сложные

— За пятнадцать лет изменился не только сам футбол, но и, подозреваю, характер травм.
— Это правда. Стало, например, очень много так называемых патологий паховых колец. Появились мышечные травмы, связанные не с самим фактом единоборств, а именно с их интенсивностью.

— Припоминаю одно ваше выражение: «физически сложный игрок». Не проясните суть?
— Суть такова: есть футболисты, которые со своими патологиями фигурируют в журнале врача практически на постоянной основе. Более того, один и тот же человек может в течение сезона лечить несколько различных патологий. А есть люди, которые в этот журнал не попадают. Кто-то склонен строго следовать всем тренерским и врачебным рекомендациям, кто-то относится к ним равнодушно; кого-то природа наградила иммунитетом, кого-то обделила. Кто быстро соображает, умеет вовремя избавиться от мяча, в состоянии, используя боковое зрение, уйти от столкновения, — тот здоров. Кто возится с мячом — обязательно получает по ахиллам. В этом плане меня всегда радовал Дима Лоськов, который долгое время играл практически без травм. А для футболиста его амплуа — это большая редкость, почти исключение. Так что скорость мышления, скорость принятия решений определяет не только игровые возможности, но и уровень травматичности.

— Вот пример, который, возможно, вступает в противоречие с вашими словами: Марат Измайлов в России был сложным, а в Португалии вдруг взял и стал простым.
— Нет, не согласен. Играя в России, Марат действительно часто обращался к врачам, но у него при этом не было ни одной травмы, которая требовала бы серьезной операции. Бывали периоды, когда он долго лечился, буквально месяцами, но до серьезных патологий дело никогда не доходило. Уехав в Португалию, Марат испытал мощный прилив положительных эмоций: он хотел туда уехать, ему там понравилось, он заиграл неплохо, почувствовал себя комфортно. Думаю, этот позитив прямо отразился на его общем физиологическом состоянии. Марат достаточно долго играл за свой «Спортинг», вообще не обращаясь к врачам. Но по прошествии времени ситуация вернулась в привычное русло. Насколько известно мне, он и сейчас травмирован.

— А как вам такая параллель: склонных к жесткому футболу Торбинского и Анюкова никак не назовешь крепышами, но при этом первый подвержен травмам, а второй, тьфу-тьфу, — железный.
— Не возьмусь комментировать здоровье Анюкова, потому что с этим игроком я плотно не работал. Из общения с врачом «Зенита» Гришиным, с которым у нас очень хорошие отношения, я могу, конечно, почерпнуть информацию, но ее явно недостаточно для выводов. Но вообще пример Торбинского с Анюковым полностью укладывается в рамки того, о чем я рассказывал. Ребята все разные, каждый со своей индивидуальностью: что в игровом отношении, что в медицинском.

В одной связке

— У доктора, помимо того что он за здоровьем в команде следит, есть еще одна, совершенно особая роль. Доктор — своего рода буфер между тренерским штабом и футболистами и, соответственно, обладает определенным влиянием. Такое понятие, как тренерская ревность, вам знакомо?
— Нет. Тренер тоже в первую очередь заботится о здоровье своей команды, и по этой простой причине они должны быть единым целым. Планы работы тренерского и медицинского штабов всегда должны быть согласованы до мелочей. Я про серьезные клубы говорю, конечно.

— А если противоречия все же возникают?
— Я с такими ситуациями не сталкивался. Скажу больше: я работаю с тренером, который после болезни футболиста всегда готов дать ему на восстановление больше времени, чем рекомендую я. Пока человек не восстановится на сто процентов и не наберет форму, он у Рахимова играть не будет. Но такое противоречие может только радовать. Ровно так же, к слову, было и с Семиным, и с Бышовцем. Мне очень повезло с тренерами.

— Подозреваю, что везет не всем. Что должен делать хороший доктор, если он говорит тренеру: «Завтра Петрова ставить нельзя» и слышит в ответ: «Знаю, но играть он будет»?
— В моей практике все же был случай из этого ряда, и закончился он достаточно плачевно. Был у нас такой футболист Спахич, очень сложный во всех отношениях человек. В 2006-м он получил травму голеностопного сустава, прошел начальный курс лечения, стал приходить в норму. Надвигается важная игра — на Кубок, со «Спартаком». Я и в мыслях не держу, чтобы Спахич попал в заявку. Никаких шансов! И вдруг выясняется, что Спахич в приватной беседе прогарантировал тренеру Муслину, что может играть. Муслин выпускает его в стартовом составе, а в середине первого тайма вынужден менять, потому что Спахич получает повторное повреждение. Я был, мягко говоря, ошарашен и уязвлен. Да, бывают ситуации, когда игрок вправе взять на себя ответственность и заявить о готовности, — если его травма не связана с анатомическими повреждениями, если это всего лишь ушиб или, например, остаточные болевые явления. Тут доктор как бы имеет право отойти на второй план, поскольку это абсолютно корректная с профессиональной точки зрения коллизия.

— Напоследок о грустном, Александр Эдуардович. Никто ведь до сих пор толком не знает, что произошло с Джейкобом Лекхето. А вы?
— И у меня нет достоверной информации о причинах его смерти. Могу только сказать, что уехал он из России, будучи совершенно здоровым человеком. Это я совершенно ответственно заявляю, потому что Бобо разорвал контракт как раз в тот период, когда команда после отпуска проходила мощнейшее всестороннее обследование. Знаю еще, что у его жены была проблема, связанная с легкими. Ей даже вроде бы ставился такой диагноз, как туберкулез. Больше ничего добавить не могу. Клуб пытался выяснить ситуацию, но результата практически не добился. Причина смерти Лекхето, такое ощущение, не известна никому. Ни здесь, в России, ни в ЮАР. Очень темная история.